В первой части интервью мы рассказали о том, какие нежные чувства испытывали друг к другу известный ученый, писатель Лев Гумилев и гражданка Монгольской Народной Республики бурятка по национальности Намсрайжав. В этот раз воспоминания ее дочери касаются военных лет, незабываемых встреч с интересными людьми.
В 1941 году, когда началась война, мама находилась в Москве. В монгольском посольстве никого уже не было, - рассказывает профессор Монгольского университета науки и технологии Очир Гэрэл
- Все уже уехали. Наверно, только вы одна и остались, да вот сегодня еще один какой-то монгол приходил. Они все уехали в Куйбышев, – сказал Намсрайжав сторож посольства.
Ей пришлось идти в ОВИР, где ее огорошили тем, что они тоже эвакуируются. Но в Куйбышев к дипкорпусу аспирантке было нельзя. Не было визы.
- Вам надо ехать на Дальний Восток, потому что в Монголию вы не попадете, – ответили перепуганной девушке.
Так наша героиня приехала на Дальний Восток. Ей надо было сразу по прибытии зарегистрироваться в милиции. Там испугались ответственности.
- В Хабаровском крае нет ни одного иностранца, кроме вас. Зачем вы сюда приехали? – спросили Намсрайжав.
«В то время о Монголии никто ничего не знал, и, поскольку у меня восточное лицо, они всё время считали, что я, может быть, шпионка — японская или еще чья-то. Ну и поселили меня около лагерей ГУЛАГа. Сказали, что мне никуда нельзя выезжать и надо отмечаться каждый месяц, пока не придет какое-то «личное дело». А там это очень сложно, надо было ехать далеко, в небольшой поселочек Чекунда, где находилась эта милиция, летом по реке Бурее, а зимой просто идти пешком. Да, надо сказать, чего я только не навидалась из-за своего монгольского паспорта! Ну и поскольку я была законопослушной, всё время ездила отмечаться. И каждый раз спрашивали: «Где ваше личное дело?». А я понятия не имела, какое личное дело. Потом оно всё-таки пришло из Москвы, потому что в ОВИРе знали, что они меня отправили в Амурскую область», – вспоминала о своих мытарствах Намсрайжав.
Так бурятская девушка с монгольским гражданством прожила около лагерей ГУЛАГа долгих шесть лет. Зато этот период принес ей бесценное знакомство с сестрой знаменитого поэта Марины Цветаевой.
Сестра Цветаевой
Анастасия Цветаева отбывала срок в лагерях по статье «агитация против советской власти». Но ей разрешалось ходить свободно по лагерю. Намсрайжав и Анастасия крепко подружились.
«Встречались ежедневно, летом и осенью подолгу сидели за зданием школы, где никто не мог нас обнаружить. Анастасия Ивановна рассказывала о их детстве, юности, как они вдвоем читали в унисон стихи Марины, какие люди тогда их окружали. Как они бывали в Коктебеле у Максимилиана Волошина, как Марина познакомилась там с Сережей Эфроном. Рассказала о гибели Марины в Елабуге в 1941 году, об исчезновении сына ее Георгия на войне. Говорила, что узнала обо всем из писем друзей. С Анастасией Ивановной ежедневно говорили о Марине, вместе горевали о ее тяжкой судьбе, о судьбе Сергея Эфрона, их дочери Али и сына Георгия (Мура)», – напишет в мемуарах Намсрайжав.
Анастасия Цветаева помнила ранние стихи Марины и, записав их в небольшую тетрадь, отдала Намсрайжав на хранение, говоря: «Ведь кто-то когда-то будет же читать стихи Марины!».
«О себе Анастасия Ивановна рассказывала, как одно время увлекалась богоискательством, как гостила у Горького в Италии. Много рассказывала о Борисе Пастернаке, с которым у нее была переписка. Добрейший человек, она делилась со мной своим куском черного арестантского хлеба — во время войны все испытывали большие трудности с едой, с хлебом, летом мы питались лебедой...» - описывала те дни наша героиня.
Когда Анастасию Ивановну освободили и она вернулась в Москву, Намсрайжав сразу же отправила ей тетрадь со стихами Марины. Позже Цветаева и Очирын встречались в Москве, вспоминали жизнь и друзей, отбывавших срок в лагере.
«В Москве Анастасия Ивановна ходила в таком старинном салопе. Где-то нашла в своих сундуках. И поэтому, когда мы с ней ходили вместе, все на нас страшно смотрели. Она была веселым человеком и всегда смеялась, что мы обе так странно выглядим — несовременно, а я еще и не по-русски… - напишет позже Намсрайжав. - В одну из наших встреч в Москве Анастасия Ивановна подарила мне алюминиевый крестик, может быть, работы лагерного умельца, я его свято храню. Храню и письма, которые она писала, когда мы расстались на Дальнем Востоке, книгу ее воспоминаний, номера журнала «Москва» за 1990 год с ее романом «Amor», статьи, которые она мне дарила».
Подозрение в шпионаже
- В Монголию мама вернулась в 1947 году. Получается, что она всю Великую Отечественную войну прожила на Дальнем Востоке. Но и дома маме не давали покоя из-за подозрений в шпионаже, - рассказывает Очир Гэрэл.
«Без конца меня вызывали в КГБ. Один русский генерал спрашивал меня: «Откуда вы приехали?». Я отвечала: «С Дальнего Востока». — «Зачем, почему вы там жили? Что вы там делали?» - «Меня послали... Я там работала». — «А где это видно, что вы работали? Вообще-то ваше место в тюрьме». Вот так он мне сказал, а я ответила: «Ну, пожалуйста. Если есть такой закон, что меня можно посадить, то сажайте. Я согласна». Тогда он как закричит: «Вон!». Так страшно он крикнул, этот генерал, что его секретарь даже не выдержал и выбежал из комнаты», – вспоминала Намсрайжав.
Вплоть до самой хрущевской оттепели ее считали то немецкой, то японской шпионкой. Усугубляло ситуацию то, что Намсрайжав была беспартийной. Однажды секретарь горкома при всех заявил: «Она шпионка, с ней надо быть очень осторожным».
«Мне открыто это передали. Я пошла к нему и как стукну кулаком по столу! Поскольку я давно в России жила, то усвоила эту русскую привычку! Он сразу же обеспокоился и спрашивает: «Что с вами?». Я говорю: «Почему, зачем вы, секретарь горкома, говорите обо мне, что я шпионка? Откуда вы это знаете?». Он, конечно, отрицал, что говорил, но я настойчиво требовала ответа, ведь мне надо было где-то работать...» - оправдывала свою резкость наша героиня.
Так продолжалось много лет. Даже когда она уже работала в министерстве иностранных дел, всё время прослушивали ее телефон.
«Они думали, что я этого не знаю, а я всё время слышала щелчки, когда утром в 8 часов они подключались и ночью отключались. Но о чем я могу говорить и с кем?» – недоумевала позже Намсрайжав.
Семья Рерихов
Жизнь подарила нашей героине еще одно замечательное знакомство. Сын знаменитого художника Николая Рериха Юрий Николаевич сначала переписывался с Намсрайжав. Дело в том, что она давно интересовалась живописью Николая Рериха, особенно любила его картину «Небесный бой», что экспонируется в Русском музее в Санкт-Петербурге. Известный монгольский ученый и писатель Дамдинсурэн переписывался с Юрием Николаевичем, когда он жил еще в Индии.
«Однажды мы написали Юрию Николаевичу вместе, упомянули Н.К. Рериха, его замечательные произведения, и вскоре я получила письмо с небольшими репродукциями уже гималайского периода», – описывает Намсрайжав начало своего знакомства с Рерихом.
Юрий Рерих в Монголии в 1959 году на конгрессе монголоведов
Летом 1958 года Юрий Рерих приехал в Монголию и пришел в гости к своей знакомой. Подарил «Каталог выставки произведений академика Н.К. Рериха». Знаменитого гостя сопровождал его аспирант Шагдарын Бира. Позже он станет академиком Монгольской Академии наук. Тогда присутствие Биры пугало Намсрайжав, и она боялась прямо ответить на волнующие Рериха вопросы: «Скажите, пожалуйста, а когда арестовали профессора Жамцарано?». Напомним, что великий бурятский ученый Цыбен Жамцарано был организатором науки в МНР. В 1926 - 1927 годах в Улан-Баторе помогал в организации тибетской экспедиции Н.К. Рериха.
Враг Поппе
«Боже мой! Я всё это знала, всё помнила, это был 1937 год, 4 августа. Но я так боялась этого Биры, что ничего не могла сказать и только неопределенно отвечала: «Да, кажется, в таком-то году...». Тогда Юрий Николаевич спрашивает: «А Николая Николаевича Поппе вы знали?». Конечно, я его хорошо знала. Он приглашал меня в театр, мы с ним ходили. Он был коллаборационистом и ушел из Калмыкии вместе с немцами. Это был очень приятный человек, несмотря на то что он ушел. И как ученый тоже выдающийся. Но на вопрос Рериха я не стала говорить о Поппе, сказала только: «Вы знаете, я точно не помню». Тогда это было очень страшно. Поппе считался врагом, поэтому я не стала говорить о театре и другие подробности», – призналась в воспоминаниях Намсрайжав.
А между тем монголовед Поппе, из Германии эмигрировавший в США, всегда посылал ей приветы через ученого Дамдинсурэна.
Юрий Рерих долго спрашивал, кого, где, когда арестовали. Испуганная Намсрайжав ничего ему не могла сказать.
«Он, наверно, удивлялся, что я вот так ничего не говорю, а всё молчу. Я ведь не знала, кто такой этот Бира, а тогда все мы ходили под одним Богом. Да что там говорить об этом... Обо мне и так писали всякую чушь. Если посмотреть, досье, наверно, вот такое толстенное на меня», – догадывалась женщина.
Встреча в Москве
Вторая встреча с Рерихом у Намсрайжав случилась в 1960 году. Ее случайно включили в делегацию монгольских женщин в Копенгаген на какой-то конгресс. Случайно, поскольку ее долго считали неблагонадежной.
«Незадолго до этого в Монголию приезжали какие-то женщины-индуски, а я знала немного английский. Они спросили: «Сколько жителей в Улан-Баторе?». Ну, в то время было около 360 тысяч человек, я так и сказала. И кто-то тут же донес на меня, что она, мол, выдает секретные данные иностранкам. А еще они спросили, читаю ли я американских писателей. Я ответила, что да, читаю Хемингуэя. И это тоже донесли: вот, она читает американских писателей, сама так сказала. И когда индуски уехали, женщины собрались, а председатель говорит: «Знаешь, мы тебя не пошлем. Ты сообщила секретные сведения тем индускам». Я говорю ему: «Да вы посмотрите, везде написано, что в Москве столько-то жителей, в России — столько-то, в Лондоне — столько-то и в других городах тоже! Это же не секрет», – этот отрывок из воспоминаний Намсрайжав наглядно показывает, в каких условиях она жила.
Даже на выставке в Копенгагене Намсрайжав все время подозревали в шпионаже и следили за ней. Зато по возвращении через Москву она попала на прием в Кремле по случаю приезда спикера Великого Народного Хурала МНР. Так наша героиня впервые оказалась в Большом Кремлевском дворце. И, к своей радости, встретила там Юрия Рериха. Теперь она могла объяснить ему, почему на первой встрече в Монголии ничего не могла рассказать. Поскольку очень боялась Биры.
- Чего же вы его боялись? Он мой ученик! – удивился Юрий Николаевич.
Он, в свою очередь, рассказал Намсрайжав о том, что идет кампания против ученого Бямбын Ринчена. Что его коллеги по науке собирают подписи против него. Считается, что Бямбын Ринчен, ученый бурятского происхождения, был первым диссидентом в Монголии.
- Сейчас идет сбор подписей против Ринчена, но я не подписал. Ко мне приходили... – признался Юрий Рерих. - Я думал, что в России мне будет хорошо, но оказалось... Меня угнетает, что когда я прихожу в Институт востоковедения, то должен повесить какой-то номерок, а уходя — должен повесить другой номерок. Это меня убивает. Это ужасно! Я так хорошо жил в Калимпонге, там видны были горы... Но здесь, в России, мне очень трудно. Я думал, может быть, в Монголии несколько лучше.
Намсрайжав хотела ему сказать, что у них то же самое, даже хуже, но не стала говорить.
«Одет Юрий Николаевич был очень по-старинному: у него был казакин, или даже френч, типа военного, цвета хаки, и сапоги желтые. И это всех удивляло. Первое, что поражало в нем, — несовременный вид», – вспоминала о нем Намсрайжав.
К сожалению, это была их последняя встреча. Вскоре Юрий Рерих ушел из жизни. Как видим, судьба подарила Намсрайжав встречи с самыми разными яркими людьми. А главное, подарила великую любовь гениального ученого, сына двух поэтов Льва Гумилева. Он оставил своей любимой и такие строки:
Коней отбивал я и верным их роздал,
Я много добычи в Китае достал.
Но где та добыча, то ведомо звездам.
С коней и добычи я счастлив не стал.
Но ныне стою я при счастье на страже,
Я длинное к юрте приставил копье —
В ней карие очи моей Намсрайджаб.
В ней черные косы, в ней счастье мое.
