В начале октября в столице Бурятии установили мемориальную доску человеку, вписавшему свое имя в историю города. Но знают о Федоре Головине улан-удэнцы до обидного мало. Поэтому мы попросили рассказать о нем читателям infpol.ru Владимира Гомбожаповича Митыпова, классика бурятской литературы.
Восточный гамбит Петра Первого
В конце лета 1702 года представители забайкальских бурятских родов, оседлав и завьючив лошадей, пустились в неизведанную, даже по сегодняшним понятиям неблизкую дорогу – в Москву, к грозному российскому самодержцу Петру I.
Было их 52 человека во главе с зайсанами Баданом Туракиным, Даскги Бодороевым и Очихаем Сардаевым – людьми, по родовой иерархии, очень влиятельными.
О причинах, которые побудили их предпринять это необычное путешествие, мы пока знаем лишь одно: добиться того, чтобы от имени первого лица государства было гарантировано бурятскому населению право владения их исконными («породными») землями. А эти земли охватывали тогда ни много ни мало подавляющую часть Забайкалья, включая в себя Кударинскую степь и обширные кочевья по бассейнам рек Селенга, Ана, Уда, Хилок, Курба, Тугнуй и Чикой, то есть территории вплоть до границы с Монголией.
Всё это исчерпывающим образом отражено в известном Указе Петра I от 22 марта 1703 года (5 апреля нов. ст.). Однако за кулисами этого события, видимо, присутствовало что-то еще, кроме «официальной трактовки». Пожалуй, сегодня мы вправе говорить даже о некой тайне, которая незримо витает над историей той памятной поездки. Что имеется в виду? Прежде всего, откуда и как вообще возникла сама эта идея – ехать куда-то в неведомую Москву, к самому царю, личность которого среди простого народа, особенно в окраинных частях государства, вызывала в ту пору чувство мистического ужаса. На этой своеобразной и драматической особенности в жизни России того времени стоит остановиться чуть подробнее.
В ожидании конца света
Московский патриарх Никон в 1652 - 1667 годах расколол русское православие своими церковными реформами. Они положили начало кризису не только церковному - расколу, но и политическому – хованщине. Тогда в связи с усилением единоличной власти царя забеспокоились о своих старинных привилегиях могущественные боярские роды Стрешневых, Салтыковых, Хованских, Морозовых, Соковниных, Урусовых и др. К моменту воцарения Петра эти два течения, светское и духовное, были представлены двумя грозными силами – материальной и идеологической. Первой из них являлось стрелецкое войско, а вторая была подготовлена пламенными эсхатологическими проповедями таких пророков-обличителей, как знаменитый нижегородский Аввакум, Иоанн Неронов в Москве, священник Дометиан на Тоболе, чернец Иванище в Тюмени, Кузьма Косой на Дону…
Их обращения к народу, яркие, страстные, проникнутые огнедышащей ненавистью к «сатанинскому миру сластолюбцев и лихоимцев», были настолько убедительны, настолько соответствовали всей звериной жестокости повседневной жизни, что объявленное ими на 1666 год «пришествие антихриста» было воспринято преимущественно крестьянским населением страны со всей серьезностью.
«Вряд ли что подобное происходило когда-либо в другом месте, разве только в 1000 году в Западной Европе. С 1665 года забросили поля и все полевые работы; а когда наступил роковой 1666 год, в пасхальную ночь которого (или в ночь под Троицын день) должна была, по расчетам книжников, произойти кончина мира… – крестьянство было охвачено всеобщей паникой и в Поволжье, например, забросило дома и ушло в лес и пу́стыни… Ожидания конца света принесли крестьянам и их господам полное разорение… Все сроки прошли, конца не было. Но обманутые ожидания не могли поколебать эсхатологической идеологии. Все условия, создавшие ее, остались налицо и даже обострились. Аввакум прямо заявил, что «последний черт еще не бывал»… Произошла простая ошибка в расчете: считали со дня рождения Иисуса, а надо было считать со дня воскресения, к 1666 году надо прибавить еще 33 года земной жизни Иисуса Христа, и получится 1699 год. В этот год придет антихрист, а конец мира будет в 1702 году», - пишет Никольский Н.М. в «Истории русской церкви».
Обстановка всеобщего страха и смятения как нельзя лучше способствовала появлению слухов о том, что антихрист – это царь Пётр. Здесь надо признать, что он и сам давал сильнейшие к тому поводы.
«Поведение Петра, вернувшегося в 1698 году из-за границы, вместо поклонения святыням поехавшего прямо к Анне Монс и бражничавшего с нею всю ночь, а затем собственноручно резавшего бороды и рубившего головы стрельцам, сначала подало мысль, что подлинный царь пропал без вести в «Стеклянном государстве» (от тогдашнего слова «Стекольна», т.е. Стокгольм), а на его месте в Москве воцарился «жидовин из колена Данова», т.е. антихрист. Но последующие действия и реформы Петра перенесли представления об антихристе на самого царя», – продолжает Никольский.
Это особое настроение «перед концом света» породило такое крайнее средство побега из насквозь греховного мира, как самосожжение. Крестьяне «самоохотно» сжигались в избах и овинах, в скитах и церквях; горели целыми семьями, целыми деревнями; горели на Тоболе и под Тюменью, в Приуралье и Зауралье, в Поморье и Заволжье. Горели сотнями и тысячами.
Известия о происходящем, приукрашенные невероятными подробностями, достигали отдаленнейших уголков государства, в том числе, разумеется, и Забайкалья. Бурятскому населению вряд ли что могло сказать слово «антихрист», но то, что многие простые русские люди считают своего «хана» великим злодеем, – уж это-то уразуметь было несложно. Подобная репутация доверия к царю, конечно, не прибавляла.
И коль скоро предводители бурятских родов все же решились ехать к такому «страшилищу», то, очевидно, только потому, что на то имелась чрезвычайно веская причина.
Ехали не наугад
Во-вторых, известно, что царь часто и надолго отлучался из Москвы. Например, его знаменитое пребывание в Западной Европе затянулось на 15 месяцев.
«Пётр был гостем у себя дома. Он вырос и возмужал на дороге и на работе под открытым небом. Лет под 50, удосужившись оглянуться на свою прошлую жизнь, он увидел бы, что он вечно куда-нибудь едет. В продолжение своего царствования он исколесил широкую Русь из конца в конец – от Архангельска и Невы до Прута, Азова, Астрахани и Дербента. Многолетнее безустанное движение развило в нем подвижность, потребность в постоянной перемене мест, в быстрой смене впечатлений», – писал известный историк В.О. Ключевский.
Таким образом, буряты, эти потомственные кочевники, угодив в лице Петра на не меньшего кочевника, рисковали вообще не застать царя в Москве, что обрекло бы их на долгое и достаточно небезопасное ожидание. Но поскольку этого не случилось, дата приезда бурятской делегации была, очевидно, заранее согласована с самим Петром.
В-третьих, именно в начале 1703 года Петру пришлось особенно ужесточить свой рабочий график: царь готовится в мае заложить Санкт-Петербург и одновременно в небывало форсированном темпе создавать балтийский флот.
Не странно ли, что при таком-то дефиците времени глава государства все же считает необходимым встретиться с какими-то «самодеятельными ходоками» и внимательно их выслушивает. В результате, как бы экспромтом, рождается государственный акт, которому суждено на десятилетия вперед обеспечивать спокойствие и безопасность громадных восточных территорий державы. Нет, походя, по наитию такие вещи не происходят.
В-четвертых. Несмотря на чрезвычайную дальность и трудность поездки, она завершилась в общем-то почти благополучно: из всех ее участников не вернулась домой лишь молодая шаманка Абажа-удаган: увы, организм юной женщины не вынес непосильных дорожных тягот. А ведь при экстремальных условиях того путешествия жертв могло быть несравнимо больше.
Готовились три года
Одним лишь удачным стечением обстоятельств вышеперечисленное трудно объяснить. Представляется, что на всех этапах своей миссии бурятская делегация пользовалась помощью и поддержкой. Даже сейчас, 300 лет спустя, за всем этим предприятием чувствуются продуманность, подготовленность и чья-то влиятельная дружественная рука.
Исследователи полагают, что к далекому путешествию готовились почти три года.
Конечно, решение об этом «хождении за три моря» не могло быть скоропалительным. Такие решения враз не вызревают. Даже в наши дни, при наличии современных средств коммуникации, подготовка визита к высшему руководству страны требует немалых трудов и времени. Что же говорить о той эпохе!..
Нашим «ходокам» необходимо было знать географию предстоящего пути, т.е. расстояние до Москвы, основные населенные пункты, особенности великих рек и переправ через них, характер и состояние дорог и многое-многое другое. Как истинные кочевники они отлично сознавали, что от малейшей ошибки в подобном путешествии зависит не только судьба поставленной цели, но и сама их жизнь.
По этим и подобным вопросам реальную помощь могло оказать только руководство Нерчинской администрации, имевшее постоянную связь с Москвой. Тем более что должность наместника сибирского в тот момент занимал один из наиболее влиятельных помощников Петра, граф Федор Алексеевич Головин – тот самый, который в 1689 году сумел заключить Нерчинский договор с Китаем, империей Цин. В связи с подписанием этого договора Ф.А. Головин прожил в Забайкалье почти 5 лет и хорошо изучил местные нравы и порядки. Тут на минуту отвлечёмся.
Петр I со знаком ордена Св. Андрея Первозванного на голубой андреевской ленте и звездой на груди. Первый кавалер ордена Андрея Первозванного Федор Алексеевич Головин
Наилучший выбор
…Для того времени (конец XVII века) это был наилучший из возможных выбор – то, что вести переговоры с малоизвестным для молодой российской дипломатии партнёром на отдалённом востоке поручалось именно Фёдору Алексеевичу Головину, «мужу острого ума и знавшему языки».
В истории России это совпало с очередной «смутной порой». Кроме всего прочего, становилась реальностью война с Турцией. Обстановка на восточных, граничащих с Китаем окраинах тоже давала повод для большого беспокойства. В этом Головину, прибывшему осенью 1687 года в Селенгинский острог (главенствовавший тогда на территории нынешней Бурятии), довелось убедиться лично: в январе-феврале 1688 года острог осаждался превосходящими силами монголо-маньчжурских феодалов. В обороне участвовали все жители острога, поддержанные извне бурятскими конниками. Примечательно, что царский посол своей властью поставил руководить обороной содержавшегося в тот период в острожной тюрьме ссыльного украинского гетмана Демьяна Игнатовича Многогрешного. И сей опытный воин не подвёл…
Казаки при постройке линейных крепостей. Николай Каразин, 1891 год
Переговоры с послами империи Цин начались 12 августа того же года. Поскольку велись они на латыни, языке международного общения той эпохи, в составе цинского посольства находились два иезуита в звании переводчиков – Фома Перейра и Франциск Гербилион.
С цинской стороны переговоры строились с позиции силы – против четырёх-пяти сотен людей, бывших под командой Головина, цинские полы имели пятнадцать тысяч охранного войска и пятьдесят пушек.
Российские дипломаты и представители цинского Китая. 28 мая 1858 года был заключен Айгунский договор с Китаем - граница по Амуру
Нерчинские переговоры
Дальнейшее в изданной в 1840 году «Биографии российских генералиссимусов и генерал-фельдмаршалов» известного отечественного историка Д.Н. Бантыш-Каменского описывается так: «После взаимных поздравлений российские полномочные объявили через переводчика, на латинском языке, что цель приезда их состоит в прекращении возникших неудовольствий от набегов со стороны Китая и в определении границ между обоими государствами. Головин предложил назначить рубежом реку Амур… Китайские послы, напротив, простирали свои требования не только на Албазин, но и на Нерчинск, Селенгинск и все земли до озера Байкал…
На втором съезде китайцы сделались несколько уступчивее и назначили пограничным городом Нерчинск, оставляя его в нашем владении… Они решительно объявили, что не уступят России Албазина.
Собран был военный совет в китайском стане, в нём было положено, чтобы войско переправилось через Шилку и окружило со всех сторон Нерчинск… Вечером китайцы обступили город. Головин приготовился к отчаянной и ненадежной обороне… Послы объявили нашим полномочным, что они согласны на мир, если место, называемое промышленниками Святой Нос, лежащее на берегу Западного моря, близ реки Уди, будет признано границею… желали таким образом присоединить не только всё Охотское море, но и большую часть Камчатки. Четырнадцать дней продолжались споры и угрозы со стороны китайцев. В столь затруднительных обстоятельствах Головин, силою слова и дарами склонив на свою сторону иезуитов, употребил их посредство в деле миротворения, но принужден был, однако ж, отказаться от Албазина и всякого права на земли, лежащие по ту сторону реки Амур.
27-го августа 1689 года заключен был первый договор с китайским двором…
29-го августа послы приложили к договору, написанному в двух экземплярах, свои печати… все встали с мест, произнесли, по своим обычаям, клятвенные обещания свято исполнять заключенное постановление и разменялись экземплярами. Тогда Головин отправил к китайцам свои подарки, состоявшие из боевых и столовых часов, позолоченной посуды, огромных заздравных бокалов, зеркал и мехов, несколько дней сряду угощал их при звуках музыки и барабанов. Китайцы взаимно одарили наших полномочных парчами, атласом и дорогими материями. 31 августа расстались с ними друзьями…
Головин послал донесение своё к государям; велел разорить Албазин; приступил к укреплению Нерчинска, которое было кончено в следующем году, когда он ещё находился в Сибири, усилил Нерчинский гарнизон и выехал 15 октября 1690 года в Тобольск...».
Падение Албазина. Современный китайский художник
Министр, дипломат, разведчик
Но вернёмся к тому, на чём прервались. Конечно, подготовка поездки в Москву потребовала много хлопот и времени. Но всё же три года… Не многовато ли? Зачем и на какие такие дела мог понадобиться столь немалый срок организаторам поездки?
И тут вспомним, что Головин, который в тот период занимал ряд высших постов, руководил еще и посольским приказом. А в тот век дипломатия была неотделима от разведки. Как раз в 1702 году подопечный Головина, Пётр Андреевич Толстой, командируется в Стамбул, чтобы организовать и возглавить там первое постоянное посольство России за рубежом. Перед ведомством Ф.А. Головина стояла задача предотвратить выступление Османской империи против России. Выполняя задание, Толстой создает в Турции сильную агентурную сеть, куда входят иерусалимский патриарх Досифей и его племянник Спилиот, консул Рагузской республики в Стамбуле Лука Барка, а также Савва Лукич Владиславич (Савва Рагузинский) и другие. Кстати, Толстой в шифрованных донесениях именует своих информаторов «работниками».
Похожая проблема стояла и далеко на востоке. С 1644 году Китай пребывал под властью маньчжурской династии Цин. По отношению к России она проявляла самые воинственные устремления и к этому же принуждала зависимых от нее монгольских князей. Таким образом, сложилась как бы симметрия двух грозных сил: в Причерноморье – Османская империя и ее сателлит Крымское ханство, а в Забайкалье – Цинская империя и союзные ей монгольские феодалы.
Но была и существенная разница. Если Россия, втянутая в Северную войну, могла хоть как-то противостоять одновременно против Швеции и Турции, то для ведения еще и третьей войны, в далёком Забайкалье, у нее попросту не было возможности. А угроза, и очень реальная, была налицо.
Угроза из Китая
Во-первых, не так давно имел место довольно опасный прецедент, когда цинское правительство вынудило Россию ликвидировать крепость Албазин и убраться с правобережья Амура. Во-вторых, из отчета Ф.А. Головина о подписании Нерчинского договора Пётр знал, что при китайском посольстве переводчиками состояли два иезуита. А этот святой Орден уже тогда был известен не только миссионерской, но и изощренной разведывательной деятельностью. Поэтому имелась вероятность того, что европейские недруги России могут задействовать «дальневосточный фактор».
Учитывая все это, царь, как и в случае с Турцией, должен был «вызвать на ковёр» именно своего министра иностранных дел и шефа внешней разведки (обе эти важнейшие должности совмещал тогда именно Ф.А. Головин) и поставить перед ним вопрос о возможности выступления империи Цин против России. Головину же не оставалось ничего иного, как прибегнуть к безотказной силе золота. Этот метод дал превосходные результаты в Турции: там путем подкупа высокопоставленных чиновников удалось обрести ценных информаторов и агентов влияния, которые представляли собой как бы пророссийское лобби в турецких правительственных кругах. Не было оснований полагать, что китайские чиновники окажутся более неподкупными, чем турецкие.
Петр нуждался в информации военно-политического характера: что представляет собой Цинская империя и какие внутренние силы реально определяют ее политику; каковы численность, вооружение и боеспособность цинских войск; могут ли они серьезно угрожать Забайкалью? Вот лишь несколько первоочередных вопросов из тех, что обязательно должны были интересовать царя.
Он понимал, что нужные сведения могут быть получены только с помощью бурят, многие из которых по торговым, религиозным и прочим делам частенько бывали в Китае и Монголии, имели там давние деловые и дружеские связи. Такие люди вполне могли стать, если следовать терминологии П.А. Толстого, «работниками», способными приблизиться к придворным цинским кругам.
Поэтому вполне допустимо, что вышеупомянутые «три года» руководители бурятских родов совместно с Нерчинской администрацией, по поручению Головина, были заняты организацией сбора развединформации для Петра.
Можно ли предполагать подобное сотрудничество в столь деликатной сфере? Можно. В среде забайкальских бурят существовало большое опасение вновь оказаться данниками монгольских ханов и жертвами грабительских маньчжурских набегов. Тогда как российская граница как таковая означала определенную защиту от посягательств из-за рубежа. Кроме того, предводители родов, как люди прагматичные, не могли не учитывать, что, оказывая Петру услугу в столь важном деле, они тем самым обретают право на его понимание в вопросе о «породных» бурятских землях.
Глобальный вопрос
Для самого же Петра в тот момент, когда он принимал бурятских посланцев, речь, по сути, шла не только и не столько о «породных» землях. Вопрос стоял куда глобальней. Забайкалье в военно-стратегическом смысле являлось ключом ко всей Сибири и Дальнему Востоку, ко всей необозримой территории, над которой с юга, подобно грозовой туче, нависала загадочная в смысле военной мощи Цинская империя. Эта территория принадлежала России скорее номинально, поскольку в случае чего отстаивать ее Петру было бы просто нечем и некем.
Силы государства были сильно подорваны разорительными Крымскими и Азовскими походами конца XVII века. Но особенно трудным оказалось начало XVIII века. Совсем недавнее поражение под Нарвой тяжело отразилось и на самом Петре, и на всем государстве.
«После Нарвы началась неимоверная трата людей. Наскоро собираемые полки быстро таяли в боях, от голода, болезней, массовых побегов, ускоренных передвижений на огромных расстояниях…» - писал известный историк В.О. Ключевский.
Следовательно, в немалом расстройстве пребывали и промышленность, и сельское хозяйство. А Северная война продолжалась – до Полтавы было еще далеко…
Итак, перебросить из Центральной России в Забайкалье хотя бы некий «ограниченный контингент» Петр не мог себе позволить. И вместе с тем он как никто другой осознавал всю значимость тех территорий для будущей России. Среди масштабных планов, которые он вынашивал, большое место отводил Востоку. Но вплотную подступиться к нему он смог лишь в самом конце жизни. В год своей смерти, в 1725 году, Петр почти одновременно отправляет на Камчатку и далее к берегам Америки опытного мореплавателя Витуса Беринга, а в Китай – профессионального дипломата и разведчика Савву Рагузинского. Последний, как мы знаем, основал Кяхту, заключил два важных договора с Китаем – Буринский и Кяхтинский, а также содействовал приданию официального статуса службе бурятских казачьих формирований по охране забайкальских границ…
Несомненно, на столь специфические темы, как военно-политическое положение империи Цин, Петр мог говорить только с руководителями бурятской делегации и с теми «работниками», которые наиболее полно владели интересующей царя информацией. Понятно, что сам факт и содержание этих приватных бесед должны были остаться в глубокой тайне.
Мы, знающие из истории дальнейший ход событий, вправе сделать вывод, что на все поставленные вопросы Петр получил настолько обнадеживающие ответы, что мог, уже не опасаясь за восточные рубежи, обратить все силы на европейский театр войны.
Аналогия с ВОВ
Здесь невольно возникает некоторая аналогия с начальным этапом Великой Отечественной войны. Тогда Сталин, получив убедительную информацию Рихарда Зорге о том, что Япония не намерена вступать в войну, принял решение перебросить на запад сибирские дивизии, которые и отстояли Москву…
В той ситуации правитель, даже менее прозорливый, чем Пётр, неизбежно осознал бы жизненную важность того, чтобы народы, занимающие пограничные с Китаем и Монголией земли, испытывали по отношению к России не только лояльность, но и союзнические чувства. Однако Петр пошел дальше, чем просто решил проблему «породных» земель именно так, как того желали в бурятском народе. В завершающей части указа он счел необходимым напрямую выразить благожелательность и человеческое сочувствие по отношению к бурятским посланцам, отметив, что они «… ехали к Москве такое великое расстояние и в пути всякую нужду себе принимали», после чего особо предостерег, чтобы их «тем не скорбить» (т.е. не укорять, не чинить гонений).
Нет причин полагать, что с его стороны это было некой «политической игрой». Достаточно критично настроенный к нему историк Ключевский пишет: «Петр был честный и искренний человек, строгий и взыскательный к себе, справедливый и доброжелательный к другим».
Бюст Головина у Андреевского собора в Петербурге
Думается, Петр I воспринял приезд к нему представителей бурятского народа как проявление дружбы и ответил им тем же. И Пётр Первый, и граф Фёдор Алексеевич Головин, и бурятские зайсаны равно желали одного – обеспечить потомкам спокойную жизнь на долгие времена. Что, собственно, и было достигнуто в итоге. Мир на восточных рубежах Российской империи оставался нерушим вплоть до Русско-японской войны 1904 – 1905 годов…
