Исполнилось 50 лет со дня смерти русской поэтессы Анны Андреевны Ахматовой. И если мы с гордостью вспоминаем по любому пушкинскому поводу, что его прадед Абрам Петрович Ганнибал побывал в ссылке в Бурятии, то мало кто знает, что с Сибирью, Байкалом и Бурятией связано и имя деда Анны Андреевны - Эразма Ивановича Стогова, моряка, «байкальского адмирала», впоследствии - жандармского полковника.
Еще примечательно, что мало кто из российских литераторов так интересовался своей родословной и судьбой предков, как Пушкин и Ахматова. Биографию деда Анна Андреевна хорошо знала и из его воспоминаний, и из рассказов матери - Инны Эразмовны. Интерес к судьбе деда сохранился у Ахматовой на всю жизнь.
Павел Николаевич Лукницкий (русский советский поэт, прозаик, известный собиратель материалов об Анне Ахматовой и Николае Гумилёве. – Прим. ред.) в своих дневниках записывает 4 декабря 1925 года, что Анна Андреевна «вспоминает своего предка, Стогова, испытавшего всякие трудности, лишения, но отважного и смелого путешественника».
18 апреля 1926 года у Ахматовой проездом к сыну на Сахалин останавливалась ее мать, Инна Эразмовна Горенко (1856 – 1930 гг.). И вновь видим запись в дневнике Лукницкого от 01.05.1926 г.: «Рассказывала о своих предках то, что ей рассказывала Инна Эразмовна. Ее дед Стогов (Эразм Иванович) стариком напечатал свои мемуары, в которых подробно рассказал о своем роде. Напечатано в каком-то морском и литературном журналах (два раза)». А через сорок лет другому своему биографу, Анатолию Найману, Анна Андреевна рассказывала, «что ее дед по матери, Эразм Иванович Стогов, «жандармский полковник», проходил мимо Пушкина в анфиладах 3-го отделения».
Из записок дедушки
Эразм Иванович долгое время был фактически забыт. Ну как же - жандарм. Изредка только цитировались его «Записки». Однако богатое наследие Стогова вернулось к широкому читателю благодаря статьям и публикациям В.А. Черных, а также публикации в 2003 году «Записок жандармского штаб-офицера эпохи Николая I» издательством «Индрик» с предисловием Е.Н. Мухиной.
Стогов дает замечательные характеристики верхнеудинскому исправнику Матвею Геденштрому, будущему декабристу Г. Батенькову, работавшему в Забайкалье, декабристу Александру Николаевичу Муравьеву: «Он был сослан в Якутск, не доехал - назначили в Верхнеудинск. Я уже застал его полицмейстером в Иркутске. Хороший ученый, вполне честный человек, мы были очень дружны». А в письме Семевскому, редактору журнала «Русской старины», много позже Стогов писал: «Миша Бестужев мой корпусной товарищ, гардемаринами мы дрались на дуэли».
Стогов оставил также колоритное описание своей поездки в Кяхту, и, что особенно примечательно, совершил он эту поездку в феврале 1832 года, то есть именно в дни восточного Нового года. Описание поездки сохранилось в двух публикациях, и я позволил себе использовать обе, взяв за основу более позднюю. Отмечу, кстати, что на этих страницах появятся знакомцы Пушкина - барон Шиллинг и о. Иакинф Бичурин.
Вот эти фрагменты записок: «Бывши начальником адмиралтейства в Иркутске, в феврале 1832 года поехал в Кяхту; февраль у китайцев - месяц праздников Нового года. Не доезжая станции три до Троицкосавска, зимний путь прекращается; на этой местности никогда не бывает ни снега, ни дождя. В Троицкосавске - главное управление таможни, население города большое; тут живут постоянные и временные рабочие из Кяхты, тысячи обозников - движения очень много. От Троицкосавска до Кяхты четыре версты. Кяхта - небольшой городок со своеобразным бытом и населением: это мир первогильдийцев, которые только одни имеют право вести заграничную торговлю. В городке совершенная тишина, движения никакого; в это время шли переговоры - сделки с китайцами».
Кяхта – слобода, единственная в мире...
И далее: «Кяхта - слобода, единственная в мире. В Кяхте никто не имел право жить, кроме купцов первой гильдии... Я сделал многим визиты. Обычай такой, что при входе в дом подают рюмку вина, потом чай, происходит непродолжительный разговор, а затем, по уходе гостя, купец посылает ему на квартиру ящичек в 2 - 4 фунта отличного чая в подарок. Так, визитов с десяток, я нашел в доме порядочный запас чая, чему был очень рад, так как купить чая в Кяхте нельзя, не продают.
Кяхта отделяется деревянной стеною от Маймачена, в котором нет ни одной женщины, таков закон Китая. Власти китайские рассудили так: мы хотим жить в дружбе с русскими, а история учит, что все ссоры и войны происходили из-за женщин, а потому и запретили женщинам пребывать в Маймачене. Мне хотелось съесть китайский обед; мой знакомый Вася Баснин доставил мне это удовольствие. Его приятель, богатый китаец, пригласил нас на обед с особым билетом на куске пунцовой шелковой материи такого размера, что из куска мог выйти халат. Обед был на маленьких, низеньких лакированных столиках, причем за каждый столик садилось 4 человека, а всех гостей было 16. Кушанья подавались в небольших полоскательных чашках. Прежде всего, конфет очень разнообразных, вкусно сделанных из фруктов и из ягод; потом следовали разные соусы из каракатиц и китовых вшей, морская капуста, что очень вкусно. За соусами следовали холодные кушанья: пряные, острые, жирные и затем свиная кожа; она была бела как снег, нарезана тоньше турецкого табаку и таяла во рту. Потом пошли жаркие: тут было и мясо собачки, до которого охотники китайцы, и дорогие кусочки ласточкиных гнезд, и пр. Последнее блюдо было очень вкусно; затем подали на каждый столик кипящий самовар, в котором варились какая-то пряная зелень и коренья, потом необыкновенно тонко нарезанное мясо фазана, каждый (палочками) брал кусочки мяса, опускал в кипяток и съедал; это очень вкусно.
Мы гордимся изобретением самовара, но едва ли это верно: мы придумали только дать другое употребление самовару. Самовар с незапамятных времен употребляется китайцами, но не для чая, как у нас: у них кипящий самовар подается последним блюдом за обедом. ...Я считал кушанья, и оказалось их 96 перемен; кажется, можно быть сыту, евши и по чайной ложечке. Обед был вкусен, но очень жирен, и я почувствовал изжогу. Китайцы предложили мне съесть разваренного риса со столовую ложку, и я избавился от нее».
Встречи со знаменитостями
Далее Стогов дает замечательное описание своей встречи с двумя колоритными личностями.
«В то время в Троицкосавске жил приезжий из Петербурга, действительный статский советник, барон Шилинг фон-Канштадт. Это необычайно толстый человек с большими связями, ученый, весельчак, отличный говорун, знавший всю аристократию столиц Европы. Известно, что этот барон - отец всех наук и брат мудрости. Вечерком я сделал ему визит; прося лакея доложить, получил ответ: «Барону, его превосходительству не докладывают, пожалуйте». Цивилизованный лакей годился бы в старинную французскую комедию. В небольшом домике, в первой низенькой комнатке, около стола, спиной к дверям сидел толстяк в халате; против него, у того же ломберного стола, наклонился через стол (гость) в одежде священника; оба рассматривали какую-то брошюрку на китайском языке. Тихо войдя, слышу - говорит барон: «Да вы, отец Иакинф, обратите внимание, не каббалистика ли это?». Я стал за креслом барона, оба так были углублены в книжку, что не обратили внимания на мой приход. Стал и я смотреть на книжку, мне казалось неприличным прервать интересное рассуждение. Вижу, книжка вся состоит из цифр в несколько рядов с китайскими буквами. В это время переворотили листок, я увидел сбоку чертеж сферического треугольника с отметками известных и неизвестных. Дело знакомое, я сказал: «Да это логарифмы!».
Барон обернулся ко мне и, не вставая, что, кажется, едва ли возможным было, подал руку и самой приветливой манерой усадил меня к столу и представил отцу Иакинфу. В две, три минуты я чувствовал себя коротко знакомым, так привлекательна была манера барона, а я подумал: вот удалось одним камнем убить двух воробьев - хотелось видеть монаха Иакинфа Бичурина, да не знал как. Тотчас потребовалось от меня объяснение, что я разумею под названием логарифм и почему я признаю эту непонятную книжку, над которой они ломают голову, логарифмами?
Я объяснил до подробностей употребление логарифмов и даже объяснил способ вычисления их. Оказалось, брошюрка издана иезуитами в Пекине. Любезность барона наименовала меня ученым. Скоро барон овладел разговором и с гордостью хвастал, что он считал громадным успехом приобретение Ганжура и не теряет надежды приобрести Данжур, что Европа не имеет ничего подобного и проч., и проч. Эти Ганжур и Данжур в религии Далай-ламы почти то же самое, что у папы костельное право, одно пространное, другое сокращенное».
Не правда ли замечательные воспоминания, не требующие особых комментариев. Разве что укажем: Вася Баснин (1800 – 1878 гг.) - иркутский купец, впоследствии почетный гражданин и городской голова Иркутска. Дальнейшая судьба Э.И. Стогова была связана с гражданской службой в европейской России, в т.ч. корпусе жандармов, но Сибирь он не забывал и вспоминал о ней в своих мемуарах. Удивительно, но ровно через сто лет, в 1931 году, на берегах Байкала в составе геологической экспедиции оказался правнук Эразма Ивановича - Лев Николаевич Гумилев. Но это уже совсем другая история.
