Ситуацию, сложившуюся вокруг байкальского эндемика, специалисты ещё в прошлом году охарактеризовали как аномальную. Его численность в 2015 году резко сократилась: в реки нерестовая рыба зашла позже почти на месяц. К тому же омуль стал крупнее, старше и медленнее.
В разгар нереста, когда рыба должна мчаться косяками, она просто стояла или уходила на дно. Такое «отклонение» специалисты замечали последний раз около 30 лет назад. Но и тогда назвать причины оказалось сложно. Вопрос популяции численности омуля взяли под контроль республиканские и федеральные структуры. А учёные даже заговорили о запрете на вылов на пять лет. Впрочем, как сообщали на минувшей неделе СМИ, мораторий может растянуться и на более длительный срок.
Свою «лепту» в исчезновение байкальского эндемика вносят и браконьеры. Интервью с одним из них опубликовала накануне «Российская газета». Издание рассказывает не только о жизни «чёрных рыболовов», но и о том, как сохранить популяцию омуля и ограничить рыбалку на Байкале.
«Не рыбачил бы никто – и я бы не лез»
Вылов омуля с 20 августа запрещён повсеместно. Но Сергея – в статье «Российской газеты» он просто Серёга – запреты не интересуют.
- Я тоннами не ловлю, – говорит он – От меня рыбы не убудет.
Он действительно ловит не на продажу, а только для семьи. Есть в холодильнике рыба – сидит дома, закончилась – едет.
Серёга – браконьер. Если бы он был эвенком, мог бы получить лицензию и рыбачить без проблем, поскольку тогда его рыбалка как представителя коренных малочисленных народов Севера имела бы статус «традиционного вида жизнедеятельности». Но он русский, и совсем неважно, что его предки-казаки пришли сюда в тысяча семьсот каком-то году, что его деды и прадеды выросли на этой рыбе.
Лет пять назад, так же в начале осени, Сергей возвращался с рыбалки. Его остановили парни из ОМОНа, который время от времени приезжает из Улан-Удэ на Северный Байкал «шерстить» браконьеров. Изрубили дорогие капроновые сети, а за каждый пойманный хвост насчитали такой штраф, который Серёга до сих пор характеризует словами «Да дохрена», и добавляет: «С ими ведь не договорисся». Чтобы выплатить штраф, пришлось брать кредит, который он отдавал два года.
На вопрос журналиста, знает ли он, что в правительство Бурятии пришло письмо президента страны о сохранении популяции омуля и ограничении рыбалки на Байкале, Сергей отвечает положительно.
- Знаю. Может, и правильно, если запретят рыбалку. Омуля-то, сам видишь, меньше стало. А не рыбачил бы никто, так и я бы не лез никуда, – рассказывает он.
Кто убивает омуль?
Ограничения на вылов омуля обсуждались на общественных слушаниях в Северобайкальске. Приехали депутаты города и района, представители общин коренных и малочисленных народов Севера, природоохранных и контролирующих организаций, рыбаки, продавцы рыбных рядов.
Впрочем, в том, что интерес к слушаниям был столь велик, нет ничего удивительного – как жить на Байкале и не ловить омуля? Чем тогда заниматься тому, кто рыбачил всю жизнь? И что, в конце концов, Северобайкальск может предложить взамен туристам и гостям города?
Сходились в одном: традиционный лов омуля в том виде, в котором он существует сегодня, не мог нанести популяции рыбы значимого ущерба. Председатель правления ассоциации коренных малочисленных народов Севера (КМНС) Северо-Байкальского района Галина Рогова считает, что не только на местах, но и в Москве не знают реальной картины.
- На Бурятию ежегодно выделяется квота на вылов омуля представителями КМНС в размере 680 тонн, и вся она считается освоенной, в то время как мы вылавливаем не более 77 тонн в год, – рассказала она.
Если будет принято решение ограничить или даже прекратить вылов омуля полностью, это станет лишь однобоким решением вопроса. К слову, такое уже случалось в 1960-х, когда промышленную добычу рыбы запретили на несколько лет. Одновременно создали и мощную базу по его искусственному воспроизводству – сейчас эти заводы дышат на ладан. Популяцию сберегли и даже увеличили. Но условные и реальные сроки получили тогда не один и не два человека, напоминает «Российская газета».
Все соглашаются, что добывать омуль в последние годы стало сложнее. Кто-то объясняет это тем, что рыба в поисках кормовой базы уходит на глубину. Но этот аргумент опровергается. Сети, выставленные и на 100, и на 200 метров ко дну, очень часто приходят пустыми. Причины уменьшения популяции носят большей частью техногенный характер. Работа очистных сооружений города и района оставляет желать лучшего. В реки сбрасываются стоки, вредные вещества, в которых многократно превышают все нормативы. Вода грязная, и в такие реки омуль попросту не идёт нереститься. Миллион лет шёл, теперь нет. Если же заходит, то молодь, выросшая в таких речках, оказывается менее жизнеспособной.
Отсутствие взаимодействия
По той же причине гибнет основной корм омуля – байкальский рачок эпишура, который съедает всё, что попадает в озеро. Но современная химия ему оказалась «не по зубам». Фосфаты и прочая неразлагаемая гадость «глушат» планктон как моровая язва. Рачка все меньше, меньше кормовой базы для омуля и прочей рыбы, зато водорослей и тины всё больше.
Гидроэнергетики на Ангаре увеличивают мощности ГЭС и считают прибыль. А ещё сказывается неконтролируемая вырубка лесов. В результате уровень Байкала за последний год упал на 40 сантиметров, оголяя места нерестилища байкальского желтокрылого бычка. Его молодью охотно кормится омуль, но теперь кормиться стало нечем. Искусственным воспроизводством рыбы на Северном Байкале никто до сей поры не занимался. Всё это в совокупности не может не сказаться на популяции байкальского эндемика.
Отдельный вопрос – нарушение элементарных правил рыболовства и хищнические способы вылова омуля. Например, при помощи невода. Само по себе его использование – при наличии разрешительной документации – не является каким-либо нарушением. Всё дело в размере ячеи невода. А на промышленных, как говорят многие рыбаки, ячея такая, что помимо взрослой, промысловой рыбы, выцеживается вся биомасса от чуть подросшей, стограммовой молоди до малька. Естественно, сортировать рыбу и выпускать «мелочь» обратно в Байкал никто не станет, да она и не выживет.
Квота байкальских рыбодобывающих предприятий на вылов омуля превышает 150 тонн в год, и вряд ли кто-то возьмётся сказать, сколько молодняка гибнет при таких объёмах и способах добычи.
«РГ» отмечает: есть и другие факторы, которые так же негативно влияют на популяцию омуля на Северном Байкале. Объединить их можно одним ёмким понятием – отсутствием должного взаимодействия между всеми сторонами, которые вовлечены в процесс его добычи, переработки и воспроизводства.
Так, к примеру, в штабе, который создаётся для контроля за нерестом рыбы, нет представителей от Ассоциации коренных малочисленных народов Севера. А ведь именно они заинтересованы в сохранении популяции байкальского эндемика. Они живут рыбалкой и кормят рыбой свои семьи. Сегодня на Северном Байкале нет общества рыболовов, которое регламентировало бы любительскую рыбалку и связанные с ней аспекты. И год за годом все эти проблемы накапливаются.
