Эдуард Жагбаев: «Сначала я хотел стать патологоанатомом…»
- Вы молодой, современный человек, у которого редкое для молодых людей занятие – оперный певец. Как вы пришли к этому?
- Я не думаю, что человек может прийти в оперу случайно. На моем курсе было 11 талантливых ребят, а выпустилось только двое. Это призвание. А в оперу захотел рано – в пять лет. Услышал голос Кима Ивановича Базарсадаева и сказал родителям, что хочу так же. Певцы той поры принесли славу нашему театру. Мне итальянцы говорили, что признают только итальянскую, украинскую и бурятскую школу оперного вокала. Память о бурятских вокалистах осталась еще с тех пор, как наши солисты проходили стажировку в знаменитом театре Ла Скала. Поэтому, когда при знакомстве один итальянский вокалист вдруг сказал: «Вы бурят!», это звучало как комплимент.
- И что, вот так с пяти лет целенаправленно шли к опере? Других соблазнов свернуть с пути не было?
- Были. Примерно в том же возрасте. Читать я начал рано – в три года. У нас жила родственница – студентка медучилища. И её учебная литература меня увлекла настолько, что к школе я уже имел твердое намерение стать патологоанатомом для того, чтобы самому разобраться, от чего умирают люди. Я мечтал всех спасти.
Учась в школе, я не был не только отличником, но и даже хорошистом. Выпаливать заученный текст я не хотел, а попытки мыслить и рассуждать педагогами не приветствовались. Но школе я своей благодарен за полученные знания. На первом курсе ВСГАКИ я принял участие во Всесибирской олимпиаде по русскому языку и занял 18-ю позицию из 64. Причем участники были филологами, а я музыкант. Оценки не показатель. Я никогда не гнался за оценками. Что же касается иных профессий, я всегда знал, что, чем бы ни занялся, успеха добьюсь.
- Судя по всему, вы были правы. Но как-то гладко все получается. Ни борьбы, ни преодоления. А как же путь «через тернии к звездам»?
- В пятнадцать лет я чуть не потерял голос. Я много и ответственно работал: пел, быстро заучивал партии. Вдохновлялся похвалой и в итоге сорвал голос. В тот момент мне говорили, что, возможно, петь я буду, но вокалистом не стану никогда. Сейчас я солист оперного театра. Вспоминаю, как собирался забрать документы и пойти в армию. Служить я хотел в воздушно-десантных войсках. Данные для этого у меня были: знание оружия, владение рукопашным боем, хорошая физическая подготовка. Но, когда я подал заявление, меня распределили в морфлот. Что бы я там делал со своим ростом в 180 с лишним сантиметров? (У моряков небольшой рост считается преимуществом.) Я был не согласен с этим решением. Но никто не собирался это учитывать. И я поступил в академию культуры. Голос к тому времени восстановился. Не без помощи врача-фониатора. А где те люди, которые говорили, что я не стану вокалистом, я сейчас не знаю. Нужно верить в себя даже тогда, когда самые близкие люди не верят. Нужно трудиться и быть настойчивым в достижении цели.
- Да, но ведь есть масса примеров, когда люди направляют свои силы и бьются за то, чтобы быть на сцене, не имея на то оснований. Человек мог бы реализовать себя в другой сфере, а он настойчиво бьется за то, в чем не может добиться успеха. Не так ли?
- Эти люди часто не виноваты. Им голову заморочил кто-то другой. Быть может, мама с папой, которые с детства ставили ребенка на табуретку: читай стишки, пой и срывай аплодисменты. Раньше в бурятских семьях детей во время общения взрослых отправляли из комнаты и дверь закрывали. Сейчас детям с детства внушают чувство исключительности. «Ты – принцесса», - говорят родители. А в детском саду еще 20 таких же «принцесс». Если родители любят своего ребенка, они будут с ним строги и сдержанны.
- Вы из многодетной семьи. Какой, считаете, главный урок дали вам родители?
- Я был младшим из четырех детей. Поэтому я всегда знал, что есть кто-то лучше меня – опытнее, выше, умнее. Родители никогда не ругали и не наказывали нас. Отец работал машинистом. Придя домой усталым после работы, он всегда находил для нас время. За проступки не ругал, а объяснял, почему это огорчает их, как родителей. Он учил, что жить нужно так, чтобы каждый раз, оглянувшись назад, ты видел перед собой человека, которому спокойно пожмешь руку. Это заставляет думать, как будешь к себе относиться позже, если сейчас пойдешь против совести, поплывешь по течению.
- Наверное, с такими взглядами не просто жить не только в театральной среде?
- По-другому жить я не пробовал. Пусть я сейчас не спою чего-то, но когда я все-таки это сделаю, это будет моя заслуга, как артиста. Есть мнение, что бас начинает петь после сорока пяти. Значит, у меня еще есть время (смеется). Просто так ничего не дается. Если ты что-то получил до срока, то потом жизнь спросит все-равно. Торопя события, мы, быть может, укорачиваем свой век, в том числе профессиональный. Все должно дозреть. За первый свой год, 2008 – 2009, в театре оперы и балета я спел 18 партий. Жаловаться не на что. Театральные интриги – домыслы. Если человек не может разобраться со своими проблемами и выносит их на обсуждение, может, надо подумать о профессионализме.
- Насколько я знаю, любому талантливому человеку всегда мало, всегда чего-то не хватает, хочется раздвинуть горизонты. Вас устраивает перспектива всегда работать в нашем оперном театре или есть мечты и планы выйти за его пределы?
- Мечта любого артиста - стать странствующим артистом. Из спектакля в спектакль, из театра в театр, из страны в страну. Но в жизни нужно расставлять приоритеты. Моя задача - послужить своему театру для того, чтобы искусство в Бурятии поднялось хоть чуточку выше. Чтобы, грубо говоря, люди на улицах перестали плеваться. На мой взгляд, эта мечта более высокая, чем желание прославиться. Но никогда не нужно довольствоваться тем, что есть, я считаю. Все, что перестает расти, начинает гнить.
- Я случайно явилась очевидцем того, сколько внимания вам дарят поклонницы. Просто голова кругом. А что вы цените в женщинах?
- Я всегда смотрю человеку в глаза. Если в них пустота, то ни красивые черты лица, ни тело не вызовут желания общаться. Рост, вес – разве это важно? Женщина, которая стремится быть красивой, только внешне не придет к красоте. Нужно быть наполненной красотой изнутри. Уметь видеть красоту вокруг себя. Сейчас хорошим считается то, что модно. Модный юмор особо не церемонится. Шутки ниже пояса свели в ранг обыденности многое, что до этого считалось неприличным. Я не приемлю и не понимаю упрощенного подхода к жизни. Когда ради достижения своих целей люди идут на сделки с совестью. В женщинах меня привлекает цельность - неразделимость разума, воли и совести.
- Что стало основным при выборе вашей спутницы жизни Екатерины?
- С моей женой мы всегда были где-то рядом: учились в одной школе, ходили в одни походы, но впервые познакомились в Москве. Странно, да? Меня привлекло ее спокойствие. Тихий голос, спокойствие в каждом движении, не робость, не застенчивость, а именно спокойствие привлекли меня. Спокойное лицо, рассудительный взгляд поразили меня. Она восемь лет жила в Москве, но в ней не было суеты. Наша встреча положила начало отношениям, переросшим в глубокое чувство.
- Вас называют «бурятским Муслимом Магомаевым», вы находитесь в отличной физической форме – полная гармония. Каковы планы на ближайшее будущее?
- При всем восхищении, которое я испытываю к творчеству Муслима Магометовича, думаю, ни один артист не хочет быть вторым. Я – Жагбаев. Я просто другой.
Я с удовольствием пою песни 60 - 70-х годов. И эту музыку хорошо воспринимает публика. Камерную музыку у нас пока не слушают, но я надеюсь, что все изменится. Физическую форму сейчас стараются поддерживать многие оперные певцы. Я занимаюсь пауэрлифтингом. Я не командный игрок. Люблю отвечать за результат сам. И этот вид спорта мой. Я занимаюсь им для здоровья уже 14 лет и бросать не собираюсь. Что касается планов, 30 марта в театре оперы и балета состоится мой концерт. В первой части зритель услышит романсы и песни, которые прозвучат под аккомпанемент замечательной пианистки Анастасии Клепченко, а потом будут царствовать знаменитые песни 60 – 70-х годов. Это мой второй концерт, и я этому очень рад.
Досуг
4116
10 вопросов солисту оперы и телеведущему Эдуарду Жагбаеву
В пятнадцать лет я чуть не потерял голос. В тот момент мне говорили, что, возможно, петь я буду, но вокалистом не стану никогда