"Мы шли в бой, потому что знали: мы должны, никто кроме нас в бой не пойдет. Мы шли за Родину, за Сталина, за всех тех, кто в тылу..."

Георгий Иванович Москвитин: «Какая это была страна…»

- Где и когда застала вас война?

- В селе Оймур Кабанского района. В ту пору мне было 20 лет. С 18 лет я был депутатом и работал секретарем сельского совета. Мой предшественник на этом посту погиб в первом же бою. На меня была возложена обязанность мобилизации в армию всех, кому не пришли повестки. После того, как я отправил в армию людей и всех лошадей, призвали и меня. После подготовки в Сретенском военно-пехотном училище в Читинской области я был направлен на защиту Ленинграда.



- Вспомните свой первый бой…

- Я принял его в январе 1943 года в звании лейтенанта. И мне сразу доверили командовать взводом. Если кто скажет, что в первом бою ему не было страшно, – не поверю. Страшно. Когда меня ночью вели в траншею, где я должен был принять взвод, мы несколько раз падали от грохота ракет. Атакующая сторона сначала обрабатывала окопы противника снарядами и гранатами.

Выжить на дне окопа, когда сверху бомбят самолеты, – не у каждого нервы выдержат. Это потом, привыкнув, я начал по-другому относиться к войне. Я знал, что немцы будут уничтожать нас, а мы – их. И если не мы их уничтожим, они уничтожат нас.

- Некоторые связывают свое спасение в войне с верой в бога. Говорят, там, где повсюду смерть, человек задумывается о боге. Вы верите в бога?

- Нет. И тогда не верил. Скажу одно: смерть на войне воспринимается иначе, чем в мирное время. На войне нет жалости. Смерть друзей после войны я переживал тяжелее. Умер мой друг, и такая это потеря… Остался я теперь один – некому даже позвонить. Семь лет назад умерла моя жена. Не выходит из головы, как она умирала у меня на руках.

По времени и оценка смерти другая. И, знаете, вот сейчас только я стал думать, что есть что-то, чего я умом понять не могу, но всякий раз чувствую. Я похоронил жену, но ощущаю, что душа ее рядом, она помогает мне. Я перенес четыре инфаркта. И в больнице, бывало, совсем уж плохи были мои дела, так я звал ее: «Мама… мама, помоги, родненькая». Двоих детей она мне родила, и звал я ее «мама». Так и зову. А наутро станет мне легче – уходит болезнь. И снова оживаю. Вот уж 91 год на свете живу.

- Теперь, спустя десятилетия, появляется много «откровений» о войне. Одно из них: якобы солдатам перед боем давали не водку и не спирт, а некий алкоголь, содержащий психотропные вещества.

- Скажу, что это ложь, движимая желанием отнять у нас нашу победу. Сто граммов водки перед боем – все, что нам полагалось. Разве с этого опьянеешь? Мы шли в бой, потому что знали: мы должны, никто кроме нас в бой не пойдет. Мы шли за Родину, за Сталина, за всех тех, кто в тылу в голоде и лишениях трудился из последних сил, лишь бы мы держались. И то, что Путин как-то раз сказал, что отступление наших войск сдерживали заградотряды НКВД – ложь. Сколько я ходил в бой, ни разу никто не стрелял нам в спину. Не видел я таких отрядов, не было этого. Люди перед наступлением в партию вступали. Я тоже прямо в траншее в партию вступил. Не из-под палки и не за деньги, как нынче придумывают, шли мы в бой.



- Каждому бойцу было важно, что дома его кто-то ждет. Как познакомились со своей женой?

- Чтобы ждали и писали, очень важно было. И у меня была девушка. Не дождалась меня. Но я ее не виню – слишком долго я шел с войны в родной Оймур. А после боролся с бандеровцами на Западной Украине. Однажды меня вызвали в штаб в Киеве, где по стечению обстоятельств встретил свою будущую жену. Один офицер познакомил нас. Я проводил ее до дома сестры – время было такое, что бандиты ходили повсюду. В дом меня не пригласили. Но через несколько дней мы встретились у ворот штаба. И стало нам ясно, что мы нужны друг другу. 57 лет мы прожили вместе в любви и согласии.



- А какие еще награды приготовила вам судьба?

- В общей сложности 25 наград. Первая – медаль «За боевые заслуги». В 1944-м за освобождение Ленинграда я получил орден Красной Звезды. Этот орден был дан мне за командование ротой. Осенью прошлого года Рашид Нургалиев лично вручил мне медаль за ликвидацию банд на Западной Украине. А от бандеровцев мне в память осталась инвалидность. Не в бою, а на операционном столе хирург-бандеровец нанес мне увечья. Так удалил аппендицит, что вот уже 57 лет бинтую я незаживающую рану на ноге. Инфаркт правого легкого был у меня на третий день, а на седьмой – закупорка подвздошных вен, так сработал тот хирург.

- Какими показались вам Германия и немцы сразу после войны?

- Немцы были высоко воспитанные люди. Один полковник спросил у своего шофера-немца: «Ты воевал против нас, а теперь меня возишь, охраняешь». И немец ответил: «Приказа нет. А прикажут – убью». Немцы очень педантичные и культурные. Едет человек на велосипеде, а у него обед по расписанию в 12 часов. Он остановится, достанет котомку и вовремя поест, где бы ни находился.

Лошади в то время были основным транспортом, но нигде не лежали навозные кучи. Испражнилась лошадь – через три минуты всё было убрано. Озлобленного отношения к себе я никогда не чувствовал. Даже когда был путч и мы стояли у Бранденбургских ворот, готовые к началу новой войны.



- Некоторые обвиняют наших солдат во всех тяжких грехах – мародерстве, насилии. Было ли это?

- Это очередная ложь. Если где-то какой-то негодяй что-то и сделал один раз, то не надо на всех тень бросать. А наших солдат наказывали за это сурово. Я был дежурным по городу Дрездену, когда поступил сигнал, что один из наших офицеров у немецкой женщины в квартире. Мы тут же выехали по адресу. Немцы сами нам дорогу показывали. Вошли в квартиру, а там действительно наш офицер спит. Рядом немка, которая была ему, по-видимому, рада. По закону того офицера сразу должны были лишить воинского звания и выслать из Германии. На вопрос, как он там оказался, ответил, что напился, а она к нему подошла и… Земляк он оказался, из Иркутска. Пожалел я его, отвез в часть и отпустил. «Иди, - говорю, - рассказывай сам, как все было».

- Есть современные фильмы, которые наших девушек-санитарок показывают этакими «добрыми» девушками, позволяющими себе неуставные отношения с солдатами. Этот образ почему-то выходит на первый план. Разве это справедливо?

- Очередная грязная ложь. Что бы это была за армия? У командира батальона была женщина, которая ему еду готовила, а жили ли они вместе – не знаю. Но медсестры на фронте были наравне с нами, солдатами. И гибли так же. На моих глазах снаряд попал в сестричку… И ничего от нее не осталось. Когда меня ранило, мне перевязали плечо телефонным проводом и отправили в медсанчасть. Очнулся в лотке, в котором меня две девчонки через реку переправляли. «Лежи, пожалуйста, лежи, старший лейтенант, сильно ты ранен», - говорили они. Как можно о них думать такое? Они же нас из-под огня вытаскивали. Женщин на фронте было много: и зенитчики, и летчики, и врачи, и санитары. Как бы мы без них победили?!



- Скажите, а какой, казалось вам, будет жизнь после войны?

- Казалось, что жить мы будем здорово. Но не получилось… Победу я встретил в Ленинграде. Радость была какая! Я бежал по городу и стрелял в воздух. Все вокруг ликовали. Какая это была страна… Для меня и Кавказ, и Владивосток, и где бы я ни был, было родиной. Служили со мной люди разных национальностей, и были мы друг для друга свои, родные. А теперь…

Не мог я предположить, что фашиствующая молодежь будет в Ленинграде. Что будут в мирное время гореть деревни, падать самолеты, что молодежь потеряет веру в идеалы, что передачи по телевидению станут инструкцией к тому, как правильно убивать. Всю свою жизнь я «поднимал» предприятия: обувное объединение «Труд», трикотажную фабрику, автопредприятие – ничего не осталось.

Фото: Марк Агнор

Автор: Диляра Батудаева