Приветствую вас, друзья!
Так вот, спрашивается, зачем? Зачем засорять память книгами, от которых мутит, но при этом невозможно оторваться? Взявшись за «Пирсинг», я осознанно «наступала на привычные грабли» и получила такой знакомый, но от этого не менее ощутимый удар по голове, как и от романа «Дети из камеры хранения», после которого я когда-то зарекалась читать Рю Мураками.
Знаете ли вы средство, способное защитить от безумия века настоящего? Не такое, чтобы выстраивать оборонительные стены, кирпичиками в которых служат равнодушие, страх, презрение, агрессия и далее по списку. Не такое, чтобы выпасть из реальности, взирая на мир вокруг сквозь розовые очки. И не такое, чтобы пребывать в счастливом неведении, не замечая и обходя стороной социальные проблемы.
А может быть не нужно защищаться? Отключить сознание и без тормозов отдаться на волю случая. Или наоборот взять на себя бразды правления, обострив до предела все чувства. Первый вариант годится для городских сумасшедших, для которых не чужды книги вроде «Научи меня умирать» Мацуо Монро.Сдаётся мне, что известный под этим псевдонимом Кирилл Алексеев вдохновлялся именно творчеством Рю Мураками.
Второй вариант выбирают прирождённые лидеры и писатели, такие как Рю Мураками.Он словно бы задаётся целью распотрошить читателя,выудив на поверхность всё, что таится до поры до времени на задворках сознания. С первых страниц он встряхивает дикую смесь одиночества, ненависти и маниакальных настроений и, не дав опомниться, швыряет несчастного на оголённые провода.
Не так уж часто мне доводится задумываться о судьбах мира и философствовать на глобальные общечеловеческие темы, поэтому размышлять о том, как бы ненароком не съехать с катушек тоже не приходится.Так зачем же я снова и снова возвращаюсь к выносящим мозг книгам? Вопрос скорее риторический.
Сон разума рождает чудовищ,гласит испанская поговорка, которую воплотил в искусстве Франсиско Гойя. Не могу сказать, что воспринимаю литературный трэш в качестве прививки от безумия. Ровно настолько же не смею утверждать, что прочитанное проходит бесследно. И всё же, думаю,немного встряхнуться иногда полезно.
Сложно судить о творчестве Рю Мураками в целом, прочитав всего две книги.В «Пирсинге» писатель снова рассказывает о том, на что способны люди, морально искалеченные в детстве.Конечно, такие психологические травмы даром не проходят, но у Мураками они воплощаются в нечто, обладающее разрушительной силой как для героев,так и для читателя.
Всё началось с того, что с раннего детства главного героя Кавасиму Масаюки избивала и унижала родная мать на глазах нежно любимого ею младшего сына.Кавасима научился отделять себя от боли, но рано или поздно чудовище, вскормленное жестокостью, вырвется на свободу.
Пройдя через страдания и уже имея за плечами преступление, казалось бы, счастливо женатый и внешне благополучный он вдруг понимает, что неодолимо жаждет искромсать ножом для колки льда собственную новорожденную дочь.
Отгоняя прочь наваждения и призраки прошлого, Кавасима стремится воплотить убийство в реальность и скрупулёзно расписывает в блокноте план действий. В качестве жертвы он решает выбрать проститутку и с маниакальной одержимостью готовится к преступлению.
А дальше в лучших традициях современной японской литературы встречаются два психа, каждый со своими тараканами, и начинается нечто невообразимое, противоречащее всем моральным и этическим нормам.
Тиаки – такая же больная на всю голову жертва отцовского насилия – с самого начала рушит до мелочей продуманный план Кавасимы. Так и не состоявшийся убийца кажется ей спасителем, а он стремится довести начатое до конца и мучается при мысли, что она прочитала его записи. В итоге всей этой свистопляски Тиаки подсыпает Кавасиме снотворное.
«При этом она размышляла, что будет, когда еёг ость, проснувшись, увидит, что она решила сделать пирсинг во втором соске. Она была уверена, что он пойдет домой – туда, где его ждёт женщина в очках». ©
Когда Кавасима просыпается и вспоминает события прошедшей ночи, он с обречённым спокойствием понимает, что всё было напрасно. Он видит, что все его вещи вместе с ножами аккуратно сложены, а Тиаки занята тем, что собственноручно делает себе пирсинг.
«– Что это? – тихо спросил Кавасима.
– Пирсинг, – ответила она, не отрывая глаз от своей работы». ©
И всё, занавес. Между прочим,мне нравятся открытые финалы, когда додумать можно всё что угодно, но не в этом случае. Очень это по-японски, знаете ли, вытряхнуть всё наизнанку и оставить читателя в недоумении.
После «Пирсинга» мне срочно нужно было «закинуться» чем-нибудь жизнеутверждающим и, купившись на аннотацию, которая гласила, что это лучшее после «Наивно. Супер»,я прочитала «Мулей» Эрленда Лу. Честно говоря, я бы так не сказала, по-моему, эта книга из тех, что забываются через неделю,хотя на подростков вполне может оказать значительное влияние.
Ко всякого рода «ванили»я отношусь нейтрально, поэтому следом взялась за чтение романа «Женщина и обезьяна» Питера Хёга. Книга странная, но по-скандинавски плавная, здесь собраны воедино почти все пороки современного общества: извращения и алкоголизм, тщеславие и тщетность, жадность и жестокость.
Дочитав до середины и столкнувшись с тем, о чём не было заявлено в аннотации, я пошла гуглить отзывы на книгу и поразилась, как может подобное вызывать восторги. Или мир окончательно сошёл с ума или я в этой жизни ничего не понимаю. В общем, мне казалось, что знакомство с Хёгом, как и было рекомендовано, лучше было начинать с романа «Смилла и её чувство снега».
В эпицентре всего романа Питер Хёг изобразил почти Эдем в лесу Святого Фрэнсиса, что находится близ Лондона. И если забыть о «любви» женщины из высшего общества Маделен Бёрден и обезьяны с дивным именем Эразм, ну или воспринимать её не как зоофилию, а как аллегорию, то стиль книги уже изначально мне понравился.
Мнение моё изменилось только в лучшую сторону ближе к финалу, когда выяснилось, что обезьяна эта волею автора стоит не на низшей ступени эволюции, а гораздо выше человека. Кульминацией всего действа становится публичная метаморфоза известных и влиятельных «людей». Оказывается, таких обезьян – посланцев доброй воли, которые годами пытались пробить людскую броню, выкованную из семи смертных грехов, было двенадцать.
У страха глаза велики. И двенадцать обезьян показались двум сотням ошарашенных свидетелей тысячей, десятком тысяч, несметным полчищем врагов, целью которых было уничтожение рода людского. Телевидение разнесло весть, парализовав тем самым сознание народных масс, разогнав по домам в бессильной ярости и подозрительности.
У Жан-Поля Сартра в «Тошноте» есть фраза, которая особенно запомнилась мне: «Будешь слишком долго глядеться в зеркало, увидишь в нём обезьяну». Хёгже беспощадно бьёт по живому, не давая расслабиться и поглядеться в то самое зеркало, вдруг, без всяких экивоков вскрывая нарывы на теле цивилизации, превращая людей в обезумевшее стадо.
Дюжину существ, превзошедших людей в своём миропонимании, испугалось всё рафинированное британское общество, мало того – наступил едва ли не конец света. Начался невообразимый хаос, люди окончательно потеряли то человеческое, что ещё оставалось в них.
К слову сказать, Питер Хёг обладает даром вплетать в повествование поразительно яркие метафоры, слог его цветист и блещет эрудицией, но при этом, как ни странно, лишён многословности. И в этом он напомнил мне роман Глена Хиршберга «Дети снеговика».
Дочитывая последние страницы,я с удивлением обнаружила,что то отвращение, которое возникло, когда описывалась «райская жизнь» Маделен и Эразма, уступило место радости, ведь я не бросила книгу на полпути и дочитала.
Хотелось бы привести для наглядности пару-тройку цитат, но слишком уж много я оставила закладок, выбрать из которых довольно трудно. И да, теперь я пусть не на все сто разделяю, но понимаю восторги читателей, знакомых с прозой Питера Хёга.
Банзанова Дина.
