Ее первый рассказ «Свирепое море» стал победителем конкурса «Рассказ в жанре фэнтези» Национальной библиотеки РБ. «Читаю я много, «запоем»: от зарубежной классики до современной беллетристики, фэнтези. Но удовольствия от написания рассказов несравненно больше, нравится напряженная работа мысли, полет души, как бы пафосно это ни звучало, - говорит она. – Чего я жду от публикации моего рассказа «Гибель Цаганской степи»? Если хоть одна женщина, прочтя мой рассказ, подойдет и обнимет своего мужа или отложит смартфон и пойдет играть со своим ребенком, я буду счастлива, что для кого-то мир стал добрее...».
Гибель Цаганской степи
Что нужно молодой симпатичной девушке для полного счастья? Пожалуй, не так и много: лишь бы он, Соёл, заметил сегодня, что она наконец-то поменяла надоевший детский длинный тэрлиг на свое первое девичье платье, которое они с матерью шили целый месяц. Лишь бы с сегодняшнего дня перестал называть ее мышкой, хотя бы прилюдно, а взял ее нежно за руку и заглянул бы в глаза... Далее у Алимы захватывало дух, и, чтобы успокоиться, она забегала по юрте, в десятый раз убираясь за младшими братишками.
Между тем солнце скрылось и резко похолодало, как это бывает на побережье Байкала. Алима нарядилась в новое платье, и мама начала укладывать ее волосы в непривычную девичью прическу – на висках две косы, на затылке – от одной до трех кос.
Вдруг у юрты раздался топот копыт, кто-то спрыгнул с коня. «Это он!» – зарделась Алима. Но вошел Рабдан, уважаемый гость в их семье. Он частенько заезжал в их юрту, забирал выделанные шкурки пушных зверей на продажу, в обмен привозил продукты и ткани. Отец рассказывал, как однажды Рабдан спас его на ночной рыбалке во время внезапно налетевшего култука.
Все поздоровались. Братья, погодки пяти и шести лет, устроили шумную возню вокруг Рабдана.
Алима доставала угощения нежданному гостю – шаньги, жаренные в сметане, сыр хурууд, нежные молочные пенки урмэн. Рабдан, беседуя с отцом о пушнине и предстоящей поездке в Верхнеудинск, то и дело поглядывал на Алиму, заставляя ее смуглые щеки пунцоветь от смущения. Она налила родителям и гостю зеленый чай с молоком и спросила у отца разрешения пойти в гости к подруге. При этом взгляд ее говорил, что отказа она ни в коем случае не примет. Отец с улыбкой ее отпустил – дату первого выхода на вечерние гуляния они уже обсудили.
С лучшей подругой Сарюуной, младшей сестрой Соёла, которая тоже недавно поменяла наряд и прическу на взрослые, девичьи, они отправились на поляну, откуда слышалось пение молодежи. Сейчас Соёл, чей раскатистый, невыносимо прекрасный голос выделялся среди других, увидит, как Алима расцвела, и поймет, что она лучше всех девчонок, которые веселыми щебечущими стайками вертятся вокруг него. Соёл в самом деле перестал петь, встал с поваленного дерева, на котором разместилась компания, обошел жарко горящий костер и подошел к Алиме. Девушка от волнения перестала дышать, кровь стучала в висках, пальцы теребили новое платье.
А Соёл запел с серьезным выражением лица:
– Эта мышка теперь с нами,
погуляет вечерами,
платье мамино надела,
хвостик детский пожалела!
Все дружно захохотали. Мечты Алимы разбились на миллионы осколков. Ничего не видя и не слыша, она побежала, захлебываясь слезами, не разбирая дороги.
– Какой же я дурак... Красивая ведь девчонка, – виновато развел руками Соёл, но девушки уже подхватили его под руки с просьбой о новой песне.
Сарюуна сердито стукнула брата кулаком в грудь и побежала вслед за подругой.
Весь следующий день Алима не могла заставить себя встать с лежанки, и мама безуспешно пыталась ее накормить, братишки ей в утешение принесли целую гору шишек, а отец грозился наказать сопляков, обидевших дочь.
Только к вечеру Алима пожаловалась матери:
– Какая же я уродина... Все надо мной смеются... Я никогда не выйду замуж!
– Что ты, доченька! Ты красавица, гордость наша. Ребятам лишь бы позубоскалить... Алима, а знаешь, зачем Рабдан приходил? Он попросил твоей руки!
Алима удивленно приподнялась.
– Что?! А вы что?.. Он же старый!
– Отец сказал – если Рабдан не передумает, через год снова обсудят этот вопрос. И он вовсе не старый, ему 25 лет, всего на восемь лет тебя старше... Доченька, меня ведь и не спрашивали, когда замуж выдавали... мы с отцом слишком тебя разбаловали.
Вдоволь насладившись своим отчаянием, Алима на следующий день пошла в гости к Сарюуне. Она с братом сидела на траве возле юрты и чинила рыболовную сеть. Алима, стараясь вести себя гордо и непринужденно, обратилась к подруге, будто не замечая Соёла:
– Ты же знаешь Рабдана, Сарюуна? Ну, тот, с Цаганской степи, крупный такой, серьезный, красивый... Так вот, он приезжал к отцу и умолял выдать меня за него замуж. Говорят, у него большой деревянный дом, несколько лодок, табун коней и он почти каждую неделю ездит в Верхнеудинск.
Сарюуна только ахнула, а Соёл посмотрел на Алиму, прищурившись:
– Рабдан – большой человек. Его все побережье Байкала знает. Зачем ты так глупо врешь, мышка?
Алима вспыхнула:
– Я не вру, это правда!
– Когда свадьба?
– Через месяц!
В тот же вечер, еле дождавшись припозднившегося с рыбалки отца и помогая ему снять дэгэл, Алима заявила:
– Отец, я согласна. Поезжайте в Цаганскую степь и скажите об этом Рабдану.
– Доченька, можно хоть обсохнуть и поужинать для начала? – улыбнулся отец, обнимая ее. – Рабдан – очень хороший человек, но ты у нас совсем ребенок, рано тебе замуж.
Свадьбу сыграли через полгода, на Сагаалган. Особую бурю эмоций – от восхищения до злорадства – испытывала Алима от того, что свадебные застольные песни на празднике пел Соёл. Вскоре после свадьбы она узнала от подруги, что ее брат покинул улус. Гордость не позволила расспросить подробнее, хотя больше всего Алима хотела знать, надолго ли он уехал.
Рабдан привез молодую жену в свой дом, надеясь, что он станет и ей родным. Но она тосковала по родителям, братишкам, уютным семейным вечерам, болтовне с подружкой и, как ни хотела себе признаваться, песням Соёла. Рабдан же дома почти не бывал, уезжал рано утром, а приезжал поздно вечером, когда Алима уже спала.
Жила семья в добротном деревянном доме, держала большое поголовье скота, несколько рыбацких лодок. Рабдан был и удачливым охотником, продавал в городе выделанные шкурки соболя, лисы, белки и даже рыси. Всеми делами по хозяйству заправляла его мать Бутидма, крупная, еще красивая женщина с сильным характером. Впервые увидев избранницу единственного сына, Бутидма всплеснула руками: «Бутухан, какая же она худосочная!». Вот уже десять лет после смерти мужа она продолжала мысленно вести с ним разговор, но в минуты особого волнения некоторые фразы произносила вслух. Не о такой невестке она мечтала для богатыря Рабдана. «Эх, Бутухан, как же она нам внуков рожать будет? Но не это самое главное... Чувствую, не любит она нашего Рабдашу...». Только с бабушкой Дашимой нашла общий язык Алима, искренне полюбив ухаживать за ней, а та рассказывала ей разные истории, когда они, бывало, вместе варили в чане вкусный зеленый чай.
Алима изо всех сил старалась быть хорошей хозяйкой, но все ей в доме казалось чужим, непривычными были и деревянные стены вместо теплого войлока юрты. Тяжело давался Алиме прием важных гостей мужа, угощая которых, она думала, что совсем не понимает их разговоры и что мужу стыдно за такую недалекую жену. Рабдан же, поглядывая на жену, одобрительно улыбался.
Но самое тяжелое испытание ожидало ее каждую ночь, когда приходила пора укладываться в постель. Так уж повелось с их первой свадебной ночи, что Алима, едва за окнами темнело, быстро переодевалась в домашний халат и ложилась под одеяло, притворяясь спящей. В ту первую совместную ночь Рабдан, раздевшись, склонился над ней, погладил рассыпавшиеся по подушке волосы, поцеловал лоб, щеки жены. Хотел поцеловать в губы, но почувствовал, как Алиму трясет, лихорадит. Тогда он просто крепко обнял ее сильной рукой и уснул, почувствовав себя как никогда счастливым. Алима же, замерев и боясь шевельнуться, так и не смогла уснуть. Всю последующую неделю она повторяла этот трюк с засыпанием, пока однажды ночью Рабдан не спросил ее: «Ну и долго ты, милая, будешь притворяться?». В ответ она стала очень натурально похрапывать, муж же рассмеялся и, обняв ее, прошептал: «Однажды ты станешь моей...».
Алима видела, что многие женщины засматривались на могучую фигуру Рабдана, но ревности не испытывала. Она пыталась заставить себя полюбить мужа, с горечью понимая, что он достоин другой, лучшей жены. От этой тяжелой душевной работы становилась еще несчастнее.
В последний весенний месяц, чтобы развлечь жену, Рабдан взял Алиму с собой в Верхнеудинск. Ее поразил большой город с прекрасными каменными зданиями, в одном из которых они остановились. Они заходили в торговые лавки, Рабдан покупал разнообразные товары, переговариваясь с бородатыми рыжими купцами и их шустрыми мальчишками-помощниками. Алима слушала и смотрела на мужа с восхищением, будто увидела его впервые. Рабдан же любовался молодой и наивной женой. В одной из лавок он купил красивый шелковый платок, накинул ей на плечи и, не сдержавшись, поцеловал в заалевшие смуглые щеки. Впервые со дня свадьбы Алима чувствовала интерес к происходящему, смеялась, болтала без умолку, легонько обнимала мужа. Рабдан радовался, что жена снова превращается в девчонку со смеющимися глазами, которую он однажды полюбил. В эту ночь в чужом городе, в чужом доме она стала ему по-настоящему женой.
Вернувшись, Алима вопреки надеждам Рабдана снова замкнулась в себе, была задумчива и молчалива, но что-то неуловимо изменилось в их отношениях – в ней проснулось искреннее уважение к мужу. Рабдан был терпелив, но разве влюбленному человеку достаточно видеть в родных глазах одно лишь уважение?
В начале следующей осени у них родился сын Ардан. Все свободное время Рабдан проводил с ребенком, на время перестал ездить на охоту и рыбалку, ограничил поездки в город. Вся его радость и смысл жизни сосредоточились вокруг улыбчивого крепкого бутуза. Материнство изменило и Алиму – она расцвела, похорошела, превратилась в гибкую грациозную женщину.
Вглядываясь в личико малыша, Алима не могла разобраться в своих чувствах. Умом она понимала, что должна любить свое дитя, но эта очередная душевная обязанность была ей в тягость. Порой вина перед сыном захлестывала ее. Все чаще она садилась на свою лошадку и скакала в сторону Байкала, где огромные прозрачные льдины с застывшими причудливыми узорами на время уводили от печальных дум.
Как-то в конце декабря, засидевшись там, она потеряла счет времени, а когда вернулась домой, ее встретил надрывный плач четырехмесячного сына. Рабдан, весь красный, укачивал голодного Ардана на руках, огромными шагами меряя комнату. Алима подбежала к мужу, освобождаясь от одежды, выхватила кричащего сынишку, присела и, расстегнув платье, принялась кормить малыша. Рабдана трясло от гнева, он, как был, без верхней одежды вышел из дома, хлопнув дверью. Бабушка Дашима укоризненно качала белой головой:
– Эх, девочка моя, когда же ты поймешь, в чем твое счастье...
Когда малыш уснул, между супругами состоялся тяжелый разговор. Впервые Рабдан смотрел на Алиму с раздражением.
– Ладно, я смирился, что остался для тебя чужим, но почему Ардан должен страдать без материнской ласки?
Долго сдерживаемые эмоции Алимы, ее недовольство собой и семейной жизнью впервые выплеснулись наружу.
- Ты ничего не сделал, чтобы стать мне родным! Зачем вообще я тебе сдалась? Ты меня не понимал никогда, целыми днями где-то пропадал!
– Ты же знаешь, чем я занимаюсь, езжу в Верхнеудинск...
– Да за всю нашу семейную жизнь только эта поездка и была мне в радость!
– А как же рождение нашего сына? – Рабдан смотрел на нее почти с ненавистью, и она растерялась. – Алима, ты не мать, ты чудовище... И зря говоришь, что я ничего не понимаю. Певец твой неделю назад вернулся в улус.
В этот момент вдруг пол ушел у Алимы из-под ног. Стены задрожали, с полок с грохотом попадала деревянная посуда. Рабдан бросился к кроватке сына, взял его на руки, но землетрясение уже стихло. Берег Байкала трясло в последнее время довольно часто, и непродолжительные удары земли ощущались всю ночь, но не из-за них Алима не могла уснуть. В памяти перебирала свою первую любовь и обиду, скороспелое решение выйти замуж и неуклюжее материнство. Вскоре она заснула с твердым намерением забыть прошлое и начать жить настоящим.
Наутро, едва рассвело, Алима накормила ребенка, оседлала верную лошадку, ничего не сказав мужу. Если скакать, не останавливаясь, она скоро встретится с Соёлом и успеет вернуться домой через три-четыре часа. Ардан наверняка будет плакать от голода к ее возвращению, но она должна наконец поставить точку на своем прошлом.
Было морозное утро, холодный воздух обжигал лицо, глаза слезились от порывистого встречного ветра. А вот и граница ее родного улуса – невысокий холм с редким кустарником, пушистым от снега.
Она увидела Соёла издали и сразу узнала – он стоял на вершине холма около старого ельника и смотрел в сторону приближающейся всадницы.
К своему удивлению, Алима совсем по-детски была рада встрече; спрыгнув с лошади, она подбежала к Соёлу и крепко его обняла. Он расхохотался и, приподняв ее за талию, закружил:
– Какая ты стала красивая, мышка! От тебя прежней остались только глаза - черные бусины!
Она улыбнулась в ответ:
– А тебя жизнь-то потрепала, только по ухмылке за версту узнала.
Беззлобно пошучивая, они вспомнили друзей, обсудили недавнее замужество Сарюуны, здоровье родителей. Соёл рассказал, как бродил по прибайкальским улусам, пел песни, сказания и этим кормился, как побывал в Иркутске. Он сильно похудел, потемнел лицом, но в глазах горел огонь. Алима разглядывала его и чувствовала, как потихоньку испаряется ее давнишняя обида, как тают ее горькие переживания. Соёл же, увидев ее задумчивую улыбку, вдруг приблизился к ней, взял за руку и собрался поцеловать. Алима отпрянула:
– Эй, Соёл, ты что?
В этот момент раздался оглушающий грохот, и их обоих свалило с ног. Ужасающие волнообразные колебания земли повторялись и повторялись, белейший слой снега всюду разрывался черными проплешинами. Когда Алима смогла подняться, ее мутило от пережитого страха. С накатившим на нее новым страхом Алима оседлала испуганную лошадь, махнула рукой Соёлу и поскакала в степь. С каждой секундой бешеной скачки она осознавала, что подземные толчки были в десятки раз сильнее вчерашних. Внезапно ее потрясло видение, как маленький Ардан в момент своей гибели плачет от голода и зовет ее, свою жестокую, глупую мать. Слезы брызнули из ее глаз, грудь болезненно набухла молоком, платье и дэгэл намокли.
Когда лошадка Алимы поднялась на небольшой холм перед Цаганской степью, открылась невиданная картина. На белом снегу повсюду зияли черные глубокие трещины, из них валил белый пар и выбрасывало воду с песком. Алима почувствовала сильный серный запах. С замиранием сердца приближалась она к улусу. Отовсюду слышались крики, стоны, женский и детский плач, ржали кони, мычали коровы, лаяли собаки. На месте деревянных колодцев зияли жуткие дыры с обломками дерева, из которых хлестала вода. Взрослые мужчины разгребали завалы домов, рассаживали в сани стариков, детей и раненых, успокаивали лошадей, готовили рыбацкие лодки.
Алима передвигалась как в тумане и наконец увидела то, что раньше было ее домом. Ноги подкосились, она в беззвучном крике упала на колени. Надежды не оставалось. Но в этот самый миг до нее донесся жалобный детский плач, самый родной в мире. Она услышала голос свекрови: «Бутухан, где ее черти носили?! Слава богу, жива девочка!». Алима выхватила сына из рук Бутидмы, и обе побежали к большим саням, в которых сидели старухи и дети. Алима с радостью заметила в санях бабушку Дашиму, укутанную в мужской тулуп и утирающую слезы.
– А где Рабдан? – кричала Алима, прижимая к себе сына, завернутого в большой отцовский дэгэл.
– Он тебя, дуру, ищет! В самый ад на берег Байкала поскакал... Уж как я молила его... ради сына... Он при первых толчках схватил Ардана, выбежал из дому, а потом за тобой на берег помчался!
Бутидма села в уже тронувшиеся сани. Алима торопливо передала ей драгоценную ношу.
– Я вернусь. Мы вернемся вместе с Рабданом. А если не вернемся, то воспитайте Ардана таким же, как его отец.
– Бутухан, нет! Бутухан! Что она творит?! Доченька, вернись!
Но Алима уже неслась вдоль сломанных юрт, обломков построек по знакомой дорожке к Байкалу. Ей навстречу бежали люди, среди них – один из старейшин. Он прокричал:
– Куда пошла? Беги к саням быстро! Большая вода прибывает, через пару часов здесь все затопит!
– Вы мужа моего не видели?
– Он тебя искал... в сторону Байкала поскакал.
Алима побежала дальше и вскоре уже не слышала голосов людей и животных, только хищно бурлила вода под ногами и трещал лед. Из-под земли валил пар, огромные глыбы льда и черные складки вздыбившейся земли вставали истуканами, преграждая путь.
Вслед за лихорадочными мыслями о том, как найти мужа, возникали одно за другим дорогие воспоминания о нем. Как же в таком хаосе его найти? Где же Рабдан? Где ее любимый? От этой мысли Алима вздрогнула. И всей душой почувствовала, как толстая корка льда на ее сердце с грохотом осыпалась, оставляя сердце ранимым, открытым, таким любящим. Любовь прорвалась из ее сердца и хлестала, и бурлила, так же мощно и неожиданно, как стихия вокруг, вызывая слезы, затрудняя дыхание.
– Рабда-а-а-а-а-а-а-ан! – крикнула она из последних сил, слезы ее душили.
Вода уже обжигала холодом колени и поднималась все выше. Отчаявшаяся, оглушенная, Алима доползла до ближайшей ледяной глыбы и легла на нее, закрыв глаза. Нет, теперь она не сможет жить без него. Что ж, умрет счастливой, познавшей, что такое любовь. Любовь к своему ребенку. Любовь к лучшему из мужчин...
Алима не помнила, как Рабдан поднял ее и, долго пробираясь сквозь завалы и промоины, добрел до погибшего улуса, нашел брошенную лодку и повел ее в сторону Оймурской горы. Пришла в сознание уже в лодке, слушая голос любимого: «Алима, держись, держись... Мы скоро догоним наших. Ардана на руки возьмешь. Все будет хорошо...». Ее сил пока хватило только на то, чтобы тихонько прошептать далекому серому небу: «Спасибо...».
Разве нужно еще что-то для счастья?
12 января 1862 года (31 декабря 1861 г. по старому стилю) на Байкале произошла грандиозная сейсмическая катастрофа – Цаганское землетрясение, в результате которого часть Цаганской степи площадью 230 кв. км ушла под воду. Были уничтожены деревянные дома, юрты и постройки, погибло более четырех тысяч голов рогатого скота, 1300 кабанских бурят в одночасье стали нищими. Сейчас это место известно как залив Провал.
