В творческом багаже Надежды Степановны уже около двадцати рассказов. Тема любви, малой родины лейтмотивом проходят через все ее произведения. «Мои герои – простые люди, живущие в сельской местности, добрые и чуткие к чужой беде, - говорит автор. – Рассказ «Где Байкал берет начало» был написан вначале как очерк, лет двадцать назад. Его герои – реальные люди. Я встречалась с ними в селе Кабанск».
Где Байкал берет начало
Солнце зацепилось рыжим краем за островерхую сопку и, казалось, с любопытством осматривало округу, слегка тронутую сумерками. Село раскинулось в низине прямыми стрелками улиц с четкими прямоугольниками домов и аккуратных палисадников возле них. Облако пыли висело над селом, обволакивая пестрое стадо коров, возвращающихся с пастбищ. Хозяйки подстегивали буренок легкими прутиками. Коровы миролюбиво мотали рогатыми головами и покорно шли к своим стойлам.
Мария добродушно понукала свою пегую Майку, которая горделиво несла тучное вымя к родному двору. Хозяйка не жаловалась на удой своей кормилицы, но все же щедро подкармливала ее дробленкой и душистым сеном. А сейчас, в августе, Майка кормилась на лугу с шелковистыми травами, вымахнувшими до пояса.
Все вечерние дела были справлены. В доме пахло сытостью – парным молоком, душистым хлебом да наваристым борщом. Мария поужинала, как обычно, в обществе своего старого кота Васьки и привычно подсела к телевизору. На экране бестолково спорили политики, но она и не прислушивалась к их жарким дебатам, они лишь служили фоном для ее неспешных дум.
Мария давно жила одна в своем старом, но еще крепком доме. Муж ее Петр, работавший в колхозной рыболовецкой артели, погиб во время шторма на Байкале много лет назад. Но она все еще ждала его, чутко вслушиваясь в шорохи за окном: не идет ли кто? Иногда приходила соседка, тоже вдовая. Но муж Катерины сгорел от водки, а Петр редко брал в рот это злое зелье. Вроде и ровесницы, ан, Мария до сих пор была, как говорится, в теле. Статная, с высокой девичьей грудью, она и в свои полсотни с гаком все еще притягивала к себе долгие, оценивающие взоры мужчин. Полыхнув в ответ зеленым пламенем гневных глаз, Мария отворачивалась от них, словно чувствуя на себе ревнивый взгляд покойного мужа.
Вот и сейчас он стоял у нее перед глазами – широкая улыбка на смуглом лице, озорные огоньки в прищуренных глазах...Плечистый, высокий, поджарый, Петр был в той же сатиновой, стального цвета рубахе, которую Мария сшила ему незадолго до смерти. Петр тянул к ней ладони, словно искусно вырезанные из куска кедра – крепкие, смуглые, жадные до горячего тела жены. Мария закрывала глаза и чувствовала ласковое прикосновение желанных рук мужа. Они нежно гладили ее волосы, лицо, неторопливо спускаясь к открытой шее, вздрагивающей ложбинке на груди...
Мария испуганно отшатывалась от видения, мелко крестясь: «Свят-свят, нет же тебя, Петруша. Утонул ты. Помнишь?». Призрак рассеивался в полумраке избы, из углов которой смотрела на Марию пугающая пустота...
А ведь когда-то здесь царила веселая суета молодой семьи. Поженившись, Петр и Мария долгое время жили без детей, для себя. До свадьбы Мария успела поработать дояркой в колхозе, а потом Петр настоял, чтобы жена хозяйничала по дому. В своей артели он хорошо зарабатывал, рыба была почти дармовой, к тому же он изредка подстреливал дичь в тайге. А Мария припасала к зиме грибы и ягоды, сосед Кузьмич снабжал молодых душистым медом со своей пасеки.
Хорошо жилось молодой чете. Любились они жарко, ненасытно, словно предчувствуя вечную разлуку. Вначале Мария, воспитанная в строгости, не знавшая мужских ласк, пугалась нетерпеливых рук мужа, порхавших легко и страстно по ее телу. Но Петр так непринужденно и неназойливо звал ее в любовную игру, что Мария тут же сдавалась. Сладко кружилась голова, твердые мужские губы впивались в ее расслабленные губы, горячая волна желания захлестывала, и оба они отдавались охватившему чувству...
А детей все не было, но Мария и Петр, увлеченные друг другом, не горевали об этом.
Но потом пришла беда. Мария до мельчайших подробностей помнит тот страшный день. Рассвет еще только занимался и розовой волной плескался в сонные окна. Но в домах рыбаков уже бурлила жизнь. Она тоже собирала мужа в дорогу, укладывая в объемистый березовый туес простую, но сытную снедь. Кусок копченой домашней ветчины, тройку крупных картофелин, соленый огурец, бутыль чая с молоком, краюху хлеба. Петр неторопливо облачался в свою рыбацкую одежду – поверх стеженных ватой штанов и толстого свитера накинул брезентовый плащ, вставил крепкие ноги в шерстяных носках в высокие резиновые сапоги.
Прощались долго, словно предчувствуя недоброе. Петр нежно прижимал к груди ее голову, а потом поцеловал ее пересохшие от подступившего волнения губы.
- Жди меня, Маша. Назавтра к утру вернемся, если будет улов.
Мария перекрестила его, едва сдерживая слезы.
- С Богом, Петруша. А я тебе шанежек с творогом напеку, твоих любимых.
Муж улыбнулся ей, махнув от порога. Таким он и остался в ее памяти – голова в притолоку, улыбка плавит золотистый жемчуг любящих глаз. И – ушел ... в вечность.
Рыбацкие моторки исчезли за горизонтом, оставив на спокойной глади величавого Байкала пенистые борозды. А к ночи озеро глухо заворочалось, утробный звериный гул, казалось, шел из его бездонных глубин. Огромные волны, закипая вдалеке, шумно обрушивались на песчаный берег. Шторм сотрясал Байкал, не оставляя надежды на спасение всем, кого застали врасплох ревущие воды озера.
Мария проснулась от грохота, как будто огромная камнедробилка жадно вгрызалась в прибрежные скалы. Сердце гулко билось в груди, сжимаясь от внезапной боли. «Неужто шторм? Петя! Господи, спаси его! Спаси всех рыбаков!».
Как была – в сорочке, только шаль накинула на плечи да обулась в ичиги мужа, – Мария выскочила из дома. Май был на исходе, но студеные воды Байкала вытягивали тепло, которое за день вливали в прибрежный воздух солнечные лучи, а потому ночи стояли холодные, знобкие.
Мария стремглав добежала до берега, где уже колыхалась толпа встревоженных людей. Русские и буряты, жившие в рыбацком поселке, с тревогой вглядывались в бурлящую байкальскую зыбь. Молодая бурятка Дулма плакала, закрывая лицо вздрагивавшими ладонями. Ее муж Баир рыбачил в одной лодке с Петром и был его закадычным другом.
– Не плачь, Дулма, все будет хорошо. Вернутся наши, вот увидишь, вернутся...
К утру Байкал успокоился, подобно утихомирившемуся дебоширу. Волны мелководного сора мирно лизали берег, словно выпрашивая прощения у людей за свой крутой нрав. Люди не уходили с берега всю ночь, грелись у разведенных костров и до рези в глазах вглядывались в туманную даль Байкала.
Наконец застрекотали моторные лодки. Жены и дети рыбаков побежали к воде. Первая лодка, которой правил бригадир артели, или башлык, бурят Хуса Тулохонов, ткнулась тупым носом в песок. Другие лодки – одна за другой – причаливали к берегу. Рыбаки буквально вываливались из лодок – мокрые, усталые, с поникшими головами. Мария обежала глазами всех рыбаков, но Петра среди них не увидела. Сердце сжалось от страшного предчувствия и растворилось в груди. Потемнело в глазах, и ноги подкосились. Очнулась и увидела над собой мокрое от слез лицо Дулмы.
– Маша, жива? Вставай, моя хорошая, мы все тут с тобой...
– Петя! Утонул?
Мария медленно поднялась, отряхнула песок. Темная стена людей молча стояла возле нее. Потом от нее отделилась тяжелая, обмякшая от горя фигура башлыка.
- Крепись, Мария. Петр твой был хорошим мужиком. Настоящим. Смыло его волной. А где искать, не знаем. Байкал большой...
Баир подошел, почерневший от этой нежданной беды, обнял Марию.
– Пойдем, Маша. Холодная ты вся. Замерзла, поди...
Мария вдруг вспомнила, что смерть буквально по пятам ходила за Петром. Август подходил к концу, когда она поехала с ним на мотоцикле в тайгу, собирать голубику. Петр был весел, все подшучивал над ее долгими сборами. «Ну, мать, вся ягода будет наша! Гляди-кось, какие горбовики припасла – голубицы на всю зиму хватит!».
В лесу их встретила звенящая тишина. Даже дятел пропал где-то, не простреливал округу своей частой дробью. Сосны, словно любопытные сельские соседи, обступили Марию с Петром со всех сторон, заглядывали в молодые лица, одобрительно покачивая пышными кронами: «Бравые какие, однако».
– Маша, иди сюда, глянь, какая голубица-то рясная! – Петр махал Марии рукой с зеленого островка голубики, куда успел добежать вперед нее.
Не дожидаясь жены, он присел к кустарнику, словно окутанному синей дымкой. Голубика и в самом деле была сильная, крупная, суля наполнить все посудины, припасенные Марией для сбора ягод.
Едва муж склонился над кудрявым кустиком, как вдруг что-то зазвенело вокруг, словно невидимая птица запела. Мария отшатнулась в ужасе, увидев, как со ствола стоявшей рядом с голубикой сосны отлетают осколки коры. Кто-то прицельно стрелял в их сторону, может быть, охотники, хотя охотничий сезон еще не начался. Скорее всего, браконьеры загоняли где-то дичь.
– Петя! Уходи! Убьют! – истошно закричала Мария.
Муж, увлеченный сбором ягоды, видимо, не обратил внимания на свистевшие над головой пули. Услышав крик Марии, откатился из кустарника в ближайшую ложбинку. Она тоже бросилась на землю, пережидая стрельбу.
– Собрали ягоду, мать их, – выругался Петр.
От греха подальше они покинули ягодное место. Но, сколько ни кружили потом по тайге, не нашли такой рясной голубики. Однако не печалились по этому поводу, насобирав пару вместительных коробов медноголовых рыжиков и белоснежных, со слезой, сырых груздей. А после пережитого в лесу уже подшучивали друг над другом, выясняя, кто из них двоих сильнее испугался невидимого стрелка.
ххх
...После смерти мужа Мария замкнулась. Днями напролет лежала на постели, которая после гибели Петра словно обжигала ее своей стылой немочью. Хорошо, что не успели обзавестись коровой, а то бы пропала она без заботы хозяйки. Кур кормила соседка. Заходили Баир с Дулмой, молча сидели возле Марии, боясь неосторожным словом задеть кровоточащую рану в ее сердце. Время лечит. Погорюет Маша – отойдет ее сердце от тоски. Вот тогда можно будет и поговорить с ней душевно, ведь она им совсем как родная.
Улеглась печаль Марии, приутихла, дав ей передышку. Иначе, наверное, умерла бы она и встретилась со своим любимым Петрушей на небесах. А может, и лучше бы было так?
Баир уговорил Марию стать рыбачкой вместо мужа. Тяжелое это, конечно, дело, не женское, но он хотел, чтобы она отвлеклась от своего обжигающего душу горя. А Мария решила про себя, что так будет лучше, словно муж будет сопровождать ее в рыбацком походе и хранить от невзгод.
Мария родилась на Байкале, как и Петр, и, сколько себя помнит, всегда жила на берегу этого великого озера. Ее рыбацкий поселок стоял в таком месте, где, по извечному поверью, Байкал берет начало. Сюда голубая красавица Селенга несет свои живительные воды, словно отдает навеки верное девичье сердце могучему батыру Байкалу. Мария и не сомневалась никогда, что живет в самом красивом месте на земле. И утвердилась в этом окончательно, когда стала рыбачкой выходить в самое сердце Байкала – к острову Ольхон.
Когда Мария встретила закат над озером, она впервые пожалела, что не рождена поэтом. Бывалый рыбак Баир с улыбкой наблюдал за Марией, на лицо которой приглушенной акварелью падали лучи заходящего солнца. Разноцветье красок живой музыкой играло в охваченных легким волнением водах величавого озера. Невдалеке от лодки тянулся зеленой ладонью островок, который в закатных лучах казался драгоценным изумрудом, игравшим всеми своими волшебными гранями.
Но более всего потрясла Марию другая картина. Вдоль всего острова, насколько хватало взора, розоватые в причудливом закатном солнце лежали нерпы, греясь в его лучах. Они совсем не боялись стрекочущей мотором лодки и людей в ней.
- Баир, смотри, какая красота! Вот бы твоя Дулма сейчас была с нами, посмотрела бы на это диво!
Баир улыбался по-восточному загадочно и мудро. Радуется Маша, значит, отошло ее сердце от печали. Хорошо, однако...
ххх
Затосковало опять сердце Марии. Почудилось вдруг, что за окном, затянутым густой сумрачной вуалью, стоит Петр и машет ей рукой. И так захотелось Марии пойти к озеру, побыть одной на берегу, вслушиваясь в тихий шелест волн под ногами.
Она долго стояла на берегу, всматриваясь в синюю мглу озера, в котором золотыми светлячками отражались звезды. Легкий ветерок трепетал на воде, словно предлагая ей любовную игру.
- Здравствуйте, тетя Маша. Можно, мы побудем с вами?
Теплый басок отвлек Марию от ее долгих дум. Оглянулась на приветливый голос. Сын Баира Петр и его невеста Дарима стояли рядом и улыбались ей.
- Мои вы хорошие, спасибо вам за компанию. Я всегда вам рада. Как там отец с матерью поживают?
- Хорошо, тетя Маша. Привет вам передают.
- Вот и ладно. И им от меня низкий поклон.
Молодые переглянулись, словно договариваясь о чем-то важном.
- Тетя Маша, мы с Даримой решили пожениться. Придете к нам на свадьбу?
Мария улыбнулась молодым светло, не пряча радости.
- Конечно, приду! Счастья вам, милые мои, и любви на всю жизнь. Слышишь, Петруша? На всю жизнь чтоб, не меньше...
Петр, которого Баир назвал в честь своего друга, мужа Марии, обнял Дариму и кивнул ей:
- На всю жизнь, тетя Маша...
Марии показалось, что ее вздрагивающие от волнения плечи тоже нежно и печально обнимают любимые руки. Словно пытаются успокоить и обогреть любовью ее тоскующее сердце.
- Ничего, Петруша, не беспокойся за меня. Это я от радости...
Ветерок поиграл белокурыми завитками волос Марии, легко коснулся, словно теплыми ладонями, ее лица, мокрого от слез.
- Ничего, Петруша. Это я от радости...
