Она ведет блог «Уран зохеол». По образованию – филолог. «Стихи на родном языке начала писать еще в классе четвертом, потом время от времени писала, но все в стол или печь... – говорит она. – Только в последнее время начала более серьезно относиться к увлечению – систематизировать, редактировать свои работы».
Баира сегодня одинаково легко пишет на бурятском и русском языках. Раньше в конкурсах никогда не участвовала – уговорили ее коллеги из «Буряад унэна». Неожиданной победе очень обрадовалась. Теперь заканчивает работу над пьесами - хочет попробовать также подать на какой-нибудь конкурс. «Чем черт не шутит», - улыбается она.
Увлекается путешествиями, танцами, скандинавской ходьбой, чтением. Но в последнее время на них не хватает времени. «Откуда родился сюжет моего рассказа «Кто, если не ты?» ... В мире так много горя. Слишком много. И самое страшное, когда матери предают детей: спиваются, оставляют их на чужих людей или... кончают самоубийством. Этим рассказом мне хотелось бы сказать: «Пожалуйста, люди, никогда не оставляйте своих детей. Как бы тяжело ни складывалась жизнь, берегите их, берегите себя для своих детей, даже если кажется, что терпение исчерпано до самого донышка и надо просто уйти, чтобы избавиться от мучений. У маленького, беззащитного, ни в чем не повинного ребенка только одна мать», – говорит автор, мама четверых сыновей Баира Бальбурова.
Кто, если не ты
Из-за двери доносился шум: долгий звонок в соседскую дверь, женские голоса, громкий плач ребенка.
– Кто там? Максим, посмотри... – сказала Галя выходившему из ванной комнаты мужу.
Отложив в сторону вязание, она подошла к окну. К верхушке тополя прицепился черный целлофановый пакет и колыхался на ветру. Небо, низко склонившееся над городом, собирало тучи. К непогоде.
Вернулся муж с ребенком на руках. Вслед за ним, на миг замешкавшись, шагнула молодая женщина. На недоуменный взгляд Гали Максим ви-новато произнес:
– Вот, давно хотел тебе сказать, но ты не слушала...
Незнакомка, покрываясь алыми пятнами, гневно взглянула на ее мужа:
– Я предупреждала, что если не расскажешь, приду сама и все решу! – она сердито мотнула головой и на ее плечи упали блестящие, крашенные в медь волосы.
Высокая, тонкая, узкие брюки, обтянувшие упругие, как кукиш, ягодицы, пальто с расстегнутыми пуговицами и немного высокий живот, какой бывает после родов. Сузившиеся глаза с подрагивающими нижними веками говорили о крайней степени напряжения и решимости. «Не намного меня моложе», – ревниво подумала Галя.
– Значит, все это правда.
Сердце Галины сжалось, внутри похолодело, будто там поселился мертвец и проглотил воздух, которым дышала. Резко заболела голова. Она обессиленно села на стул, потерла пальцами виски.
Надо бы собраться с силами и выставить непрошеную гостью из дома.
– А сколько вам месяцев? – спросила она.
– Скоро исполнится три!
– И давно вы? – неожиданно для себя спросила Галя и подумала, что ляпнула глупость.
Тут и ума не надо. Максим вел себя так, словно внутри у него взрывались тысячи фейерверков – ба-ба-бах! – огненный фонтан, и искры от него напе-регонки носились по крови, создавали заряд высокого напряжения, ки-пятили и кипятили его, лишая покоя и разума. Подсознание шептало: у него – страстный роман, а страсть, как болезнь, – пройдет. Чуя, что с ним творится, она догадки свои засовывала куда подальше – от его счастья и ей перепадало. Пусть крохи. Этого хватало.
– Галь, ты только не нервничай, пожалуйста, – мужу было явно не по себе. – Галочка, все будет нормально, мы же цивилизованные люди...
– Да. Вы работаете вместе? – Галя не отрывала взгляд от молодой женщины и подумала, что опять задала глупый вопрос.
Ну, конечно, вместе. И даже она знает обстоятельства их встречи, столь не-радостной для нее. Молчание, задержки, командировки – все подсказывало, что он отплыл от нее далеко, но Галина с ногами укутывалась в свой старый теплый плед и... вязала, вязала. Работа, дети, вязание. Петелька за петелькой – узоры, незатейливые картинки детских вещей, пройма горловины, рукавов – все предельно просто и перед глазами – далеко не надо заглядывать.
– Вы хорошо разбираетесь в работе?
– Еще бы! – с вызовом ответила молодая женщина и усмехнулась: – Еще бы я не разбиралась!
Угол кукольного рта дернулся вниз и испортил хорошенькое личико.
– У нас большие перспективы, – добавила женщина и цепким взглядом быстро окинула комнату.
– Планы... – не договорил Максим, глядя на женщину, будто шло от нее божественное сияние.
Они уже строят будущую совместную жизнь. В их планах тебе нет места. Тебя нет. Нет. Почему она не вопит благим матом и не вцепляется в во-лосы, как все стопроцентно нормальные женщины?
– Максим Петрович рассказывал, что вы человек высокой культуры, никогда не будете вести себя как последняя халда, – женщина усмехнулась.
Максимка - макака, эх ты...
– Значит, можно ко мне в дом врываться?
– А я не могу все время быть в подвешенном состоянии. Ребенок должен расти с отцом.
И с его деньгами – ясен пень.
Галина спросила:
– Как же я? Наши дети?
Дура. Опять не то спросила, не так нужно вопросы ставить. Кому какое дело до ее детей.
– Детьми как флагом...
– Что?
– Как на войне, с флагом впереди... – женщина перевела взгляд на ее мужа. – Проводи нас, пожалуйста.
Они направилась к дверям. Максим прикрывал их своей широкой спиной – возводил защиту на случай внезапного ядерного напалма вслед от жены. Защиту мощную, как литый железобетон. Вскоре вернулся – взъерошен-ный, счастливо раскрасневшийся, а на шее – алое пятно, как штамп «здесь занято».
Какие страсти.
– Галочка, ты только не волнуйся, все будет хорошо...
– Что это значит?! – ярость, дремавшая в ней где-то глубоко, вдруг проснулась и изверглась наружу, как лава. Галина бросилась на мужа.
Очнулась на полу. Оседлав сверху, муж выплеснул на ее лицо стакан воды.
– Очухалась, – устало сказал он и потрогал расцарапанную щеку. – Сучка.
Сгреб ее за волосы и еще раз ударил по лицу.
– Сунешься еще раз, убью. Скажи спасибо, что хату пока оставляю. О детях позабочусь.
Ушел, хлопнув дверью.
Галя с трудом повернулась на бок, приподнялась на четвереньки, поползла к холодильнику. Каждое движение причиняло боль.
– За что, – с трудом прошепелявила она, – ша што.
Вытащила из холодильника початую бутылку коньяка. Отхлебнув из гор-лышка, поболтала во рту глоток горючей жидкости и выплюнула вместе с зубом. Не моргнув, осушила бутылку до дна.
Внутри зажегся адский костер. Костер радости. Вокруг него водили хороводы радостные люди, протягивали ей длинные руки – вставай, иди в наш круг, кружи, танцуй, кружи, веселись, его нет, его нет, он ушел, он ушел, от тебя, от тебя!
Галина вихляющей походкой подошла к окну и открыла его. Ветер хле-стнул в лицо. Села на подоконник и обхватила колени руками.
Почему не птица? Взмахнула руками. Птица. Спину прошивали ледяные иглы – прокалывая кожу насквозь, из-под лопаток прорезались крылья. Приготовилась к взлету. Вон к тем свинцовым облакам, набитым сырым ледяным снегом – хрум-хрум. За ними ясное небо, ласковое солнце. Там тепло. Полететь бы скорее к теплу. Как вольная птица синица. Лучше орел. Но крылья никак не расправлялись за спиной могучими орлиными крыльями. Воздух влажный, отсыревшие перья покрывает ледяная изморозь. Не птица. Курица. Общипанная, с кровоточащей раной на месте выдранных перьев. Годная лишь на суп.
Галя бултыхнулась вниз.
Сорвался за нею с верхушки тополя полиэтиленовый пакет. Расправляя черные крылья, отдающие густой синью, из мусорного пакета выглянула старая горбоносая ворона.
– Я с тобой, с тобой, – ворона протянула к ней кривые когти и сковырнула из ее рта спекшуюся в крови прядь волос.
Далеко под ней шумел и медленно кружился вокруг своей оси город. Сновали машины на улицах, на детской площадке возле ее дома столпились дети. Запрокинув ясные лица к небу, они завороженно смотрели, как неторопливо кружатся и падают на них крупные и мягкие снежинки. Снег кружился, ложился на землю, налипал к ней, таял. Пытаясь поймать языком снежинки, дети пыхтели и с восторженным визгом выписывали по лужам круги...
– Дети! – ахнула Галина. – Мои дети!
– Забыла про них, да? – саркастически спросила ворона, планировавшая рядом с нею.
– Деток на каникулы к матери отправила и забыла про них, да? Сука! – взмахнув черными крыльями, ворона ударила ее.
– Он ушел, избил.
– Пусть лесом валит, прохожий. А сколько лет твоей маме, забыла?
– Но он ведь их не оставит, он же отец! – воскликнула Галя.
Вокруг нее кружились стены высоких панельных домов, за бликующими оконными стеклами мельтешили силуэты перевернутых людей, мокрый снег окутывал тело, как сырая вата, студил поясницу...
– Конечно, кто бы сомневался! – заклокотала, смеясь, старая ворона. – И мамаша будет у твоих детей. А может быть, и не будет...
Ворона повернула клюв на стремительно приближающийся горизонт с блеклым солнцем, который превращался в абажур с разорванной бахромой по краям. Под абажуром на коленях сидела девочка в разодранном грязном белье. Рассыпавшаяся крупа на полу набухала от сочившейся крови из ее ран. Девочка повернула голову.
– Доча моя, солнышко! – Галина сорвалась было к ней, но беспомощно за-кружила на месте. Тело, ставшее ватным, не слушалось.
Сочившаяся из раны кровь заполняла все вокруг, сквозь багровый туман на нее смотрели затравленные глаза дочери.
– Этого не может быть, не может! – закричала Галя, но не услышала своего голоса. Губы, как замороженные, еле шевелились. Галина заколотилась, пытаясь сделать шаг к дочери, но опять не смогла. Ее кружило и уносило в комнату, аляпистые стены которой напоминали блевотину на паркете.
– Он абсолютно здоров! – говорила помятая женщина долговязому хмырю. – Документы все в порядке. Полный сирота – никто его не будет искать. Здоров как бык!
– Хорош бык! – недоверчиво хмыкнул тот, присел на корточки и дотронулся длинными пальцами до выпирающих лопаток мальчика, поднял за прозрачные руки, опустил.
– Да, здоров! Здоров, говорю вам, все анализы в порядке, проверила все органы, сердце, почки, печень – все о кей, все о кей...
Мальчик поднял голову, и Галина встретилась с его глазами.
Из немигающих глаз ребенка текли багровые слезы и затекали за уши.
– Не может быть, такого не может быть! – в ее голове набатом забил колокол.
Галина попыталась дотянуться до вороны и разорвать ее: «Сволочь, сволочь». Та медленно обернулась и впилась в нее ярко желтыми, с зеленоватыми прожилками глазами...
– Я? – удивленно спросила ворона и расхохоталась. – Ты бросила их... Ты, ты. Смотри теперь, что может быть с детьми, которых предает мать, внимательно смотри. Смотри!
Галина изо всех сил потянулась к своим детям – поднять бы их на руки, вдыхая нежный запах, прижать бы к своему животу, укрыть своим телом, втиснуть в себя и никогда не отпускать. Никогда от себя не отпускать. Пытаясь вырваться, Галина билась всем телом об стекленеющий воздух, за которым оставались ее дети.
– Давай, космонавт, тужься! Кар-р-р!
Галина поднимала ватные ноги, тужилась и всей силой кидала свое тело к детям, но ее опять размазывало об стеклянный воздух, за которым ад... Лучше умереть тогда, лучше умереть.
– Брось, – сказала ворона. – Ты это, брось так думать. И помрешь, не успокоишься. Биться в муках будешь от того, что предала детей. Что не уберегла. Не защитила, ушла. А ведь могла и можешь...
– Я не оставлю их, я хочу с ними, всегда... – Галина беззвучно закричала, боль скручивала ее колючей проволокой.
– Ты не смеешь сдаваться. Не смеешь быть слабой. В тебе нуждаются. Очень. В тебе, в матери, нуждаются. Оставь в покое своего. Не по пути, значит, вам. Считай, что не бил, а одарил тебя силой. Так будет легче. А детям сильная мать нужна.
- Сильная, где у меня сила?! Я не смогу, не могу, нет у меня ничего...
- Как ничего? Посмотри на свои руки, и нечего жаловаться! Кто поза-ботится о детях, если не ты?! - растормошив, ворона хлопнула в спину Галины крылом так сильно, что хрупкие птичьи косточки старчески хрустнули где-то в сочленениях. Крыло повисло, как рваный чулок.
– Кто, если не ты?! Кто, если не ты, не ты, ты, ты...
Галя дернулась и с шумом грохнулась с подоконника.
Замигал упавший рядом телефон, на экране высветилось личико дочери.
– Мамочка, мы с Егоркой все утро не можем до тебя дозвониться! – в трубке раздался смеющийся голос дочери. – Где ты была?
– Где была? Была где? Доча, доченька, я всегда буду с вами, я никогда вас не оставлю, ты поняла меня? Поняла меня, дочь? Доченька, солнышко мое, сынуля, маленький, кровиночка, никогда, никогда не оставлю вас, всегда буду рядом с вами. Ты поняла, ты поняла? Я люблю вас, очень люблю, никогда не оставлю, никогда, никогда...
– Мама, что с тобой? – рассмеялась в телефоне дочь. – Как странно ты говоришь, простыла, мам? Мам, нам уже домой охота. Бабулька пичкает да пичкает нас... Скоро стану тако-ой толстой... Ма-ам, мамуленька, пожалуйста, купи яблоки, апельсины, груши...
– Яблоки, апельсины, груши... – Галя еле поднялась на дрожащих ногах.
Всхлипы еще сотрясали узкие Галины плечи, она оперлась локтями об подоконник и судорожно вздохнула. И с воздухом, сырым, весенним, свежим, как родниковая вода, которую можно пить и невозможно напиться, с воздухом хлынуло в нее что-то такое, от чего перехватило дух и стало трудно дышать. Скручивая пуповину тянущей болью, невыносимое, острое, жгучее чувство счастья и облегчения наполнило ее: «Жива, жива и дети со мной! Господи, благодарю тебя, дети мои со мной. Спасибо тебе, ворона!».
Ощупывая языком болезненные десны, Галя рассмеялась щербатым ртом. Ошалелый ветер, смывая соль с ее лица, метнул навстречу пригоршню мокрых снежных крупинок, по небу помчались разодранные в хлам тучи, солнце, высовываясь из-за туч, начало разбрызгивать яркий радужный свет.
Внизу кружил сорвавшийся с тополя черный полиэтиленовый пакет. Разо-рванный по краям, падал вниз кривобокой старой вороной.
– Кар-р-р, кар-р-р, кто, если не ты, не ты, ты, ты! – донеслось до ее ушей.
