Колыбель для мафии

О ситуации, похожей на ту, которая, по мнению организации "Дети Байкала", сложилась в детском доме на Верхней Березовке уже писали "Известия" в 2003 году. Газета сделала вывод, что такое творится во многих детдомах страны

Один мой знакомый занимается благотворительностью. Он развозит по провинциальным детским домам одежду и обувь. Недавно вернулся из города Нелидово Тверской области озадаченным: "Представляешь, раздали мы гуманитарку, стоим возле машин, курим, и вдруг подходит такой паренек быкастый и нагловато так интересуется: "Спонсоры, что ли?" - "Ну спонсоры". - "А может, меня проспонсируете рублей на сто?" Мы сначала попробовали отшутиться, но парень гнет свое: "Да ладно, да чо, да жалко, что ли?" Мы начинаем понимать, что это реальное покушение на рэкет и дело не в ста рублях, этой суммой просто испытывают - можно с нас брать или нет. Мы, конечно, ничего этому быкастому не дали, сели и уехали с большой скоростью. Но у меня сразу в голове такая схема нарисовалась - какая-то местная мафиозная группировка посадила детей на бабки. Я давно заметил - сколько мы ни помогаем этому дому, лучше там не становится".

Мой знакомый почти угадал. Инцидент с быкастым парнем - это отголосок никем не замеченной войны провинциального приюта с собственными воспитанниками, которые успели освоить профессию рэкетиров, еще не покинув своих парт. Победил детдом. Но может быть, этот быкастый - первый сигнал о том, что победа оказалась не окончательной и новый конфликт - вопрос времени. Если лет через 5-10 на большой криминальной арене рядом с солнцевскими, тамбовскими, курганскими появятся нелидовские, пусть в инспекциях по делам несовершеннолетних вспомнят эту публикацию.

Журналист в маске

Нелидово еще 10 лет назад было для Тверской области городом шахтерской славы, до сих пор при въезде стоит каменный стахановец с отбойным молотком. Потом отрасль реструктурировали, и теперь Нелидово напоминает "площадь трех вокзалов" в Москве. Все здешние 20 тысяч жителей делятся на две категории. Первая - это граждане уезжающие и возвращающиеся. Те, кто бывает дома пару дней в месяц, а все остальное время мотается по заработкам в Тверь и Москву. Вторая - постоянные обитатели города-вокзала. Немногие работники администрации, милиции, скудного сервиса, но основная часть - бомжи и беспризорники. Разница лишь в том, что здешние бомжи имеют прописку, а беспризорники официально называются воспитанниками детского дома.

В этот город мы приехали инкогнито. Всем, с кем встречались, мы представлялись так: "Мы сотрудники одного благотворительного фонда. Какого - пока не можем сказать, но очень серьезного. Его директор попросил нас подготовить о детском доме доклад, чтобы знать, как помогать, чем помогать и помогать ли вообще". Надеть такую маску нам пришлось потому, что еще никому из журналистов с серьезными намерениями не удавалось попасть в Нелидовский интернат, да и работники интерната - и нынешние, и бывшие - журналистам ничего бы не рассказали. Мы понимаем, что даже среди наших коллег к этому приему неоднозначное отношение, но понимаем также и другое - ценой этого обмана мы приобретаем шанс что-то изменить в судьбе 198 детей. Чтобы не подставлять наших интервьюеров, которым еще жить в этом небольшом городе, мы оставляем их в тени, но за каждым словом этой публикации стоят свидетельства очевидцев, записанные на диктофон, и все имена и фамилии, упоминаемые здесь, подлинные.

Махкамов. Страх

Огромное розовое здание с ветхой, как будто обкусанной по краям шиферной крышей числится на балансе как военный госпиталь. В случае начала войны весь персонал и воспитанники детдома должны будут покинуть его. В истории этого заведения были целые годы, когда дети мечтали, чтобы война случилась - потому что это был единственный способ вырваться из того ада, который сам собой образовался здесь при попустительстве администрации.

Это были годы, когда интернатом правил директор Юсуп Махкамович Махкамов. Годы его правления - с 1984-го по 1997-й. Его бывшие коллеги вспоминают, что первую половину этого срока, то есть пока была советская власть, Махкамов вел себя вполне прилично. Нелидовский приют числился среди лучших в области, а Юсуп Махкамович даже стал лауреатом премии имени Луначарского. Но после путча власть в стране обрушилась и рассыпалась по земле, как ртуть. Кто был смел, тот подобрал свою долю. Махкамов был смел. Вторые шесть лет он управлял детдомом как своей вотчиной.

Из известных истории методик управления он отдал предпочтение педагогической системе Ивана Грозного. Властные полномочия делегировал группе из трех старшеклассников, а сам вмешивался лишь в крайних случаях - пожар, массовые драки, попытки самоубийства, привоз гуманитарной помощи. Ни пожарные, ни милиция, ни "скорая помощь", ни гороно не привлекались - все проблемы Махкамов решал сам. При малейшей попытке районных властей проинспектировать заведение, принимался писать заявление об увольнении, предлагая проверяющим занять его место. На том, как правило, инспекция и заканчивалась. Постепенно Махкамов превратился в неприкасаемого, а детдом - в камеру хранения, за стенами которого дети жили как пауки в банке.

Детская память сохранила имена и клички махкамовских опричников - Олег Зуев, Вовка Иванов по кличке Уфа и еще один паренек, погоняло которого было Олимп, а имени-фамилии уже никто не помнит. В качестве поощрения за поддержание внутреннего порядка им разрешалось многое из того, что не дозволялось другим, - сначала всего лишь усиленное питание и улучшенные условия проживания, потом более вольный режим, постепенно аппетиты этой троицы росли, и администрации интерната пришлось закрывать глаза уже на более серьезные вещи - пьянку, несанкционированный мордобой и изнасилования девочек. Троица Уфа - Олимп - Зуев на глазах превращалась в сплоченную криминальную группу, живущую своими интересами. В скором времени у них появились "шестерки" - восемь девятиклассников. Те, в свою очередь, имели "смотрящих" в каждой комнате. Паханам уже мало было добавки в столовой и вольной жизни - им нужны были деньги на более серьезные удовольствия. В скором времени весь детдом, а в нем тогда жило около 200 человек, стал каждый день выходить "на работу". Малолетних оборвышей можно было увидеть на рынке, возле магазинов и ларьков. Они занимались попрошайничеством, повезет - нанимались на какую-нибудь разовую работу, а если день выдавался не хлебным, на следующий день в местной газете появлялась заметка об очередной краже или ограблении. Вернуться в розовый дом с пустыми руками было нельзя. Те, кто осмеливался на это, той же ночью, как выражаются сами дети, "летали по комнате". Это был кнут, а в качестве пряника лояльные режиму махкамовской троицы время от времени допускались к удовольствиям избранных - обильным пирушкам и групповому насилию в палатах девочек. Те, кто еще не утратил морального облика, спасались как могли - побеги в интернате приняли массовый характер. Дальнейшая судьба многих детей до сих пор неизвестна. Преподаватель теологии в Тверском государственном университете Дмитрий Мамонов рассказал мне о девочке, которая, спасаясь от насилия, убежала из Нелидовского интерната в одних тапочках. После долгих мытарств она ушла в монастырь, где теперь принимает постриг. Ей, пожалуй, повезло больше всех.

Параллельно этому воспитанию в детдоме шел и традиционный педагогический процесс. Воспитатели пользовались традиционными для многих детских домов методами воздействия - наказание голодом (детей отлучали от столовой), неподвижностью (заставляли сутками лежать на кровати), унижением (раздевали догола и водили по коридору, где живут дети противоположного пола). Необходимость в таких методах с каждым днем все возрастала, потому что образ жизни, который демонстрировали паханы, распространился и на младших. Поставленные для того, чтобы держать порядок, махкамовские опричники породили в детдоме анархию. Закон был один: "Плати дань и делай что хочешь".

Наконец, дело дошло до того, что детдомовские стали разбирать мебель и ночью спускать ее по веревке вниз, где ее уже ждали те, кто днем уплатил за нее аванс. А мальчики постарше вечерами стали выводить девочек для клиентов со стороны. Девочки с этого тоже что-то имели, но в большей степени они работали потому, что там, куда их выводили, было лучше, чем в палате.

Имел ли что-нибудь с этой "коммерческой деятельности" сам Махкамов - на этот вопрос определенного ответа нет. Люди, которые хорошо его знают, говорят, что ниже традиционных способов обогащения (продукты, неконтролируемое использование спонсорской помощи, размещение заказов за откат) Махкамов не был способен опуститься. Просто в последние годы процесс для него самого стал неуправляемым, и в конце концов он бросил детдом плыть по течению, сконцентрировавшись на собственных делах. Теперь он требовал от своих опричников одного - делайте что хотите, но только тихо. Но тихо не получилось. В 1997 году Махкамову все же пришлось написать заявление по собственному желанию. Он уехал из Нелидова - все думают, что к себе на родину в Таджикистан, - даже не передав дела следующему директору. Итог его деятельности - разграбленное здание, выбросившаяся из окна девочка, десятки сбежавших и сотни морально искалеченных подростков, которые теперь стали взрослыми, сильными и живут среди нас.

Мы разыскали Юсупа Махкамова. Он живет вовсе не в Таджикистане, а в городе Дзержинске Нижегородской области, туда он уехал к сыну. Мы вкратце изложили сюжет нашего расследования и попросили Махкамова дать комментарий. Он напрягся, интонация, с которой стал отвечать, говорила сама за себя - наш вопрос Махкамова явно не смутил: "Нет, не было ничего такого. Не было. Сейчас чего я могу сказать? Ничего конкретно я не могу сказать. Я, как говорится, уже и забыл все это".

Грекова. Любовь

Следующего директора звали Тамара Грекова. Несмотря на то, что до этого назначения она заведовала колонией для несовершеннолетних девочек, Тамара Николаевна оказалась куда мягче лауреата педагогических премий.

- Когда я увидела спальни, в которых жили дети, я заплакала. Это было чудовищно. Мне как-то приходилось бывать в детдоме в первые годы руководства Махкамова - тогда он сумел раздобыть полированную мебель, чистое белье, новые обои. Теперь про обои речи вообще не было, с потолков свисали провода, детей надо было просто эвакуировать. Кормили на четыре рубля в день, коронное блюдо дети называли майонезным супом. Это когда в капустный отвар добавляют немного майонеза. Пили и курили все поголовно. Но самое страшное - это та криминальная группа, которая собирала дань со всего интерната. Большая часть из тех трех лет, которые я руководила интернатом, ушли на войну с ней.

Слово "война" Грекова употребила без всякой натяжки. Если бы у Зуева, Уфы и Олимпа имелись стволы, они бы стали стрелять. Победить в этой войне удалось лишь благодаря тому, что в то время муж Грековой работал заместителем начальника РОВД. Очевидец, имени которого мы не называем, рассказывает об этом так: "Их приходилось просто запирать в комнате и месить. По одному, конечно. Они стояли на коленях, кровью умывались и все равно на следующий день брались за старое. Тамара Николаевна очень мягкий и добрый человек, но с этими по-другому уже было нельзя. Власть в таком возрасте развращает до основания. Это уже были не люди. Просто нелюди".

Наконец, Уфа, Олимп и Зуев закончили одиннадцатый класс, но на этом проблемы не закончились. Махкамовская троица пыталась собирать дань с детдомовских даже после выпуска. Облегченно вздохнуть удалось лишь тогда, когда всех троих пересажали.

- Они уже успели один раз освободиться, - рассказывает Грекова, - приходили ко мне в гости под Новый год, я их приняла с любовью. Они долго рассказывали мне, как им было в тюрьме тяжело и что они все поняли. "Мы, - говорят, - столько раз вспоминали ваши слова, но, видимо, надо было самим через это пройти, чтобы понять". Я уж было подумала, что правда осознали. Но через несколько месяцев опять все трое сели. Двое за кражу, а один за убийство.

Не успели разделаться с Уфой, Олимпом и Зуевым, как подросли их "шестерки" - восемь человек. Эти на открытую борьбу не решались. Они избрали тактику анонимного вредительства. В здании полетели стекла, затрещала мебель, на стенах появились ругательства. Постепенно пересажали и их. Но и следующий выпуск пришлось распределять по областным ПТУ так, чтобы разъединять потенциальные преступные связки.

Параллельно Грекова очищала интернат и от воспитателей махкамовской закваски - тех, которые привыкли детей воспитывать неподвижностью, голодом и стыдом. По отношению к остальным детям у Грековой действовал принцип всеобщей амнистии. Их перестали запирать в классах на время учебы, стали выпускать в город, записывали в кружки и секции местного Дома культуры. Вместо директора-бая, который мог и матом наорать, и в морду дать, теперь была интеллигентная женщина, которая находила время даже на то, чтобы в собственном кабинете часами утешать своих воспитанников - и группами, и персонально.

Но дети вовсе не собирались платить ей взаимностью. Из любой душевной слабости директора они извлекали поблажку. Постепенно становилось ясно, что криминальная система, выстроенная в этом интернате, - не 3 и не 8 человек, а гораздо больше. И бороться с ней силовыми методами невозможно. Бороться с ней нужно огромной любовью и терпением - и все равно победа не гарантирована. Грекова любила и терпела долго, хотя от обид и предательства приходилось утираться каждый день. А тут еще кризис грянул. Все спонсоры исчезли, в районном бюджете денег нет, интернат перевели на областной - лучше не стало. Грекова капитулировала.

- Дело даже не в том, что меня подсидели. Я просто устала. В своей жизни я работала с детьми очень многих категорий - из сельской школы, городской школы, работала с трудными подростками, малолетними преступницами, умственно отсталыми. Но эти дети - самая неблагодарная категория. Это предатели. Такого ребенка стоит только чуть-чуть приласкать - он по глазам поймет, что вы хотите услышать, и это вам скажет. Потому что он знает, что за это он что-то получит. А потом он точно так же за чью-нибудь другую подачку вонзит вам нож в спину. Я пришла к ним с открытой душой, я их любила, и любила искренне. Но если бы вы видели, как они относятся к своим воспитателям, которые душу на них положили. Даже самые сердобольные из них в конце концов перестают уважать этих детей, потому что они этого заслуживают. Представляете, какие получатся из них взрослые?

- Может, их сразу убить? В порядке искоренения зарождающейся мафиозной структуры.

- Никого убивать не надо. Мафию надо искоренять в себе. Понимаете, мы сами во многом не научены семейным ценностям, поэтому многие родители даже в своих родных семьях устанавливают мафиозные механизмы, компенсируя равнодушие диктатурой страха. В итоге в такой семье-мафии вырастают потенциально одинокие люди, не умеющие любить. Тем детям, о которых я говорю, уже больше 12 лет, их поздно исправлять. Их уже искалечили. Но есть в интернате еще те, кого можно спасти. Просто их надо воспитывать любовью, а не страхом. Больше всего мне обидно, что мы расчистили территорию для этой любви. А теперь на этом месте опять прорастают махкамовские семена.

Горчакова. Равнодушие

- Оля, при ком было лучше - при Юсупе Махкамовиче или при Тамаре Николаевне?

- При дяде Юсупе было лучше.

- Но он же бил.

- Да, бил. Но при нем был порядок. А Тамара Николаевна слишком добрая, при ней бардак начался.

Оля учится в старших классах. Она помнит только последние три года правления Махкамова. Чем-то этот разговор очень напоминает беседы с анпиловскими старушками про Сталина. Они до 1953 года тоже не успели достичь расстрельного возраста.

- А при Нине Николаевне?

- Не, Нину Николаевну мы не любим, - встревает в разговор другая девочка, - злюка она, мы ее немкой зовем, - если бы я назвал хоть одну примету этой девочки, она скорее всего в ближайшее время оказалась бы в Литвинове, в "дурке" для детей.

У Оли есть крыса. У крысы нет имени - просто крыса. Оля говорит, что просто крысу она любит больше всех. А Нина Николаевна - это нынешний директор интерната.

Нина Николаевна Горчакова в области на хорошем счету. При ней в детдоме опять установилась дисциплина, в столовой мясо, и хотя вместо стаканов по-прежнему майонезные баночки, чай уже с сахаром. У детей в комнатах появились телевизоры, а недавно кое-где даже удалось обновить мебель. Вместе с тем набирает обороты и другой процесс - школа опять переходит на закрытый стиль воспитания. На время уроков здание запирают на ключ, классы тоже закрываются от перемены до перемены, вернулись на свои места уволенные Грековой воспитатели. На рынке и возле магазинов опять появились дети, а в газетах - сообщения о кражах, совершенных детдомовскими малолетками. Те, кто помнит молодого Махкамова, говорят, что тот начинал точно так же.

Нам, представителям благотворительной организации, показывают интернат. Сегодня воскресенье, мы нагрянули неожиданно, директора на месте нет, поэтому мы застаем в спальнях сигаретные пачки, ряды пивных банок и дисциплинарный стенд в коридоре, на котором среди нарушений отдельной строкой прописана токсикомания. У мальчиков в некоторых комнатах почему-то голый пол, а в других ковры лежат двумя рядами - очень похоже на первую стадию формирования той иерархии, которая была здесь когда-то.

В дальнем конце коридора слышен какой-то гул. Воспитатель ведет за руку пацана лет двенадцати. В другой руке у нее пара кроссовок, которую полчаса назад детям раздавали какие-то спонсоры.

- Еле дотащила, - женщина все никак не может отдышаться. - Чуть не продал на рынке. Получаса не прошло!

- Все вниз, - командует воспитатель. Через пять минут дети в новых кроссовках строем проходят по грязи. Это единственный способ добиться того, чтобы они их не продали. Грязную обувь никто не купит.

Потом появляется Нина Николаевна. Женщина лет 40 с вечно строгим выражением лица. Она не скрывает, что махкамовская школа ей больше по сердцу, чем грековская. Она просит передать нашему благотворителю список необходимой интернату помощи и настойчиво говорит: "Не приезжайте без предупреждения, как сегодня". Я говорю: "Ага". Часом раньше одна из воспитательниц отзывала меня в сторонку и просила о другом:

- Вы когда будете помощь разгружать, нас тоже позовите, хорошо? Чтобы Нина Николаевна не одна была, чтобы при свидетелях.

- Зачем?

- Ну, на всякий случай. Вы же меня понимаете?

- Понимаю. Чего тут непонятного.

Весь вечер мы с фотокором гуляли по Нелидову, а дети от нечего делать ходили за нами табуном. Особенно мне понравился один парень - назвался Пашкой. Мы почти сдружились. Когда на следующий день мы сели на автобус, чтобы ехать в Тверь, я увидел Пашку. Он был вдвоем еще с каким-то пацаном и предлагал водителю вместо денег какие-то штаны. Водитель спросил: "А вы случайно не из интерната бежите?" Но штаны взял. Всего в Тверской области 33 детских дома. А в России - около 10 тысяч. Нелидовский случай - один из сотен. Если бы не тот быкастый парень - мы бы и не узнали о нем.

Фото www.sol-portal.ru

Автор: