В той же Прибалтике жителями городов еще в конце XIX века были в основном немцы и евреи, а латыши и эстонцы жили на хуторах. Сейчас есть городские и сельские буряты, а особенно четко линия раздела проходит в молодежной среде, вплоть до деления на «головарские» и «мажорные» ночные клубы и дискотеки. Сегодня об этом явлении, о конфликте двух культур говорит Сергей Батомункуев, сотрудник БНЦ СО РАН.
— Откуда это слово — «головары»?
— На ваш «простой» вопрос у меня довольно пространный ответ. Само слово «головары», разумеется, абсолютно случайное, но явление, которое оно означает, имеет целую историческую традицию. Это слово несет в себе смысл цивилизационной оценки, цивилизационного различения горожан и жителей деревень. Особое отношение горожан к сельчанам, отношение высокомерия, культивировалось издавна. Когда-то было в ходу выражение «лапоть деревенский». Такое отношение сначала было характерно только для городской элиты, а позднее, по мере роста благосостояния для остальной части населения, распространилось на всех горожан. Города отличались от деревень не просто богатством, характером труда, образом жизни и прочей внешней атрибутикой, но и своим космополитизмом.
В любом городе для светских обществ наиболее обсуждаемыми и важными вопросами были вопросы типа «Что нынче носят?», «Что нынче читают, едят, поют?». В этом смысле город представлял собой место, где благодаря культурной ориентированности элиты на моду культивировалось нигилистическое отношение к национальной традиции — традиционной одежде, пище, фольклору. Мода составляла суть игр по социальному признанию и держала людей в некотором напряжении, принуждала соответствовать своим требованиям и подразумевала санкции в виде демонстрации презрительной реакции на тех, кто выбивался из ее образцов или позволял себе пренебречь ими.
— Вы хотите сказать, что отношения между горожанами и сельчанами — это не просто объективное отличие между ними, а пристрастная реакция одних на других?
— Пристрастное отделение себя от чужаков. Подчеркну, что культивируемый среди горожан феномен моды — это не только особая чувствительность людей к своим внешним, знаковым, проявлениям в публичном пространстве, но и их готовность на ее основе совершать действия по признанию или непризнанию чьего-то равенства с собой. Временными жертвами этой культуры оказались традиционная культура и ее носители; близость к традиционной культуре стала признаком дурного тона. Ну а поскольку жители деревень были далеки от озабоченности соответствовать чему-то отличному от их собственных традиций, они, будучи дезориентированными в вопросах моды, попадая в город, становились объектами уничижительного высокомерия его жителей.
Сергей Батомункуев— Очевидно, урбанизация бурят, кроме прочего, имела и национальный оттенок?
— Конечно. Их дискомфорт от пребывания в пространстве иноэтничного и иноязычного города до определенного момента был мощным барьером для их урбанизации. Поэтому этот процесс был постепенным и длился несколько десятилетий. Сегодня одежда и прочая атрибутика отличают не столько деревенских и городских, сколько бедных и богатых. Однако при всей пестроте современного города отличить сельского жителя от городского для самих горожан не представляет особого труда. Такое отличие улавливается в разных ситуациях и по множеству признаков. Неистребимым и явным признаком деревенского происхождения человека осталось то, что отталкивающе проявляется в культуре общения, в культуре поведения в публичном пространстве, где по необходимости приходится входить в контакт с незнакомыми людьми, соблюдая при этом ряд условностей, или просто считаться с их присутствием. Если горожане приобретают такие социальные навыки с раннего детства и проявляют их на уровне автоматизма, то для сельчан такие условности имеют характер принудительности. Соблюсти их они позволяют себе лишь в избирательных случаях.
— В общем, «понаехали тут!».
— Формальная вежливость, речевые и поведенческие формы вежливости, светскость во всех ее проявлениях и в любой концентрации, на мой взгляд, составляют главное в том качестве, которое можно противопоставить головарству, и это есть то, что отличает небольшой слой горожан, главным образом горожан во втором поколении. Это есть то, к чему в своем большинстве глухи жители деревень и что крайне редко можно наблюдать в их исполнении. Как родовое пятно этот недостаток сопровождает человека всю жизнь. При этом данная черта безотносительна к его нравственным и интеллектуальным качествам. Именно поэтому политики, чиновники, бизнесмены, творческие работники и прочие представители интеллигенции при всех своих профессиональных достижениях чаще всего бывают удручающе косноязычны, нелепы или просто грубы в своих речах и действиях. Другими словами, «головарство», которое не столько на улицах города, в трамваях и пр., сколько в наших головах, представляет собой трудно изживаемое явление.
— Сергей, не помогут даже городская квартира и прописка?
— Его не вытравить высоким чином, творческими успехами, успешным бизнесом или материальным достатком. Уменьшение его доли в массовом и индивидуальном сознании возможно только в процессе смены поколений.
— Хотите сказать, головары сами собой исчезнут?
— Можно с надеждой предположить, что с появлением четвертого поколения бурят-горожан наступит перелом, и городская культура, наконец, станет устойчивой реальностью и будет более эффективной в ассимиляции сельских мигрантов.
P.S. Тему конфликта культур можно смело отнести к разряду вечных. И вообще была ли в Улан-Удэ, который называли большой деревней, городская культура? А влияние города на деревню? Сельский парень пишет в газету: «К нам каждое лето приезжают городские девчонки, а потом мы всю зиму лечимся от триппера». Даже в селах Кижинги появились «смотрящие» и «положенцы», не говоря уже о южных районах Бурятии. А ведь криминальная субкультура распространяется из Улан-Удэ. Утешает одно, прогноз Сергея Батомункуева позволяет надеяться, что высокая культура города ассимилирует не только пришельцев, но и собственные оппозиционные субкультуры.
