Ветеран СВО, уроженец Джидинского района Бурятии Доржи Дагбаев после трёх ранений вернулся домой в Забайкальский край, где занялся фермерством, а также организовал группу по поиску пропавших без вести бойцов.
В начале 2025 года в Забайкальском крае Доржи Дагбаев создал социальную инициативную группу для помощи боевым подразделениям, находящимся в зоне СВО. Группа занимается также поиском пропавших без вести бойцов. По обращениям людей группе удалось найти уже около 15 % военнослужащих из списков пропавших. По словам Доржи, каждый боец должен вернуться домой, в каком бы статусе он ни находился.
— Доржи, вы родом из Бурятии, но живёте в Забайкальском крае. Расскажите о вашей семье, когда и почему решили переехать?
— Я родился в селе Белозёрск Джидинского района. Воспитывался дедушкой и мамой. Дед тогда работал инженером, а мама вела домашнее хозяйство. Мой младший брат сегодня занимается строительством в Иркутской области, а сестра — студентка в Улан-Удэ. В 2005–2006 годах дед решил, что нам лучше всем вместе переехать в Забайкалье. В то время с рабочими местами в республике были проблемы. После девятого класса я поступил в агропромышленный техникум и, не завершив обучение, в 2012 году отправился в армию. После подписал контракт и продолжил службу.
«Мистическое везение и неимоверная удача»
— Когда вы отправились на СВО, как отреагировали ваши родные, друзья?
— О моём намерении знал мой брат. Жене и родителям я сказал, что поехал на вахту. Пришлось идти обманным путём (улыбается). Они узнали спустя месяца полтора, когда я перестал выходить на связь. Догадывались. Жена очень переживала, поэтому ей рассказали.
— А какие мысли, переживания были у вас? Был ли страх смерти?
— В нашей работе больше всех жалко семью. К тому же моей дочке было три года. Она скучала, спрашивала обо мне. Я же больше всего боялся оставаться один. Потому что наедине с самим собой ты невольно вспоминаешь дом, близких. Эмоции начинают выходить. Я старался держаться с ребятами.
— Какие задачи перед вами стояли в начале?
— Поскольку у меня был опыт, хоть и небольшой, меня практически сразу поставили на должность командира отделения. В подчинении было порядка семи человек, потом чуть больше. Самыми первыми были штурмовые задачи. Первый бой я принял под Бахмутом. Месяца через полтора, когда получил первую контузию, меня сняли с этой должности. Затем назначили командиром танка - по военной специальности я танкист. Потом - командиром бронегруппы.
— В общей сложности у вас три ранения: две контузии и осколочное. Можно ли сказать, что вам везло?
— Когда ты находишься там, в непосредственной близости от противника, каждый новый день — чудо. Думаю, это было и мистическое везение, и неимоверная удача. Бывало, покидаешь одну точку, а вскоре туда прилетает снаряд. Уходишь со второй — и туда прилёт. Порой думаешь, что высшие силы тебя хранят. Третья контузия была в 2023 году и оказалась самой тяжёлой. Я должен был совершить подвоз нашим бойцам на передовой. Как раз погода стояла нелётная, был густой туман. Втроём с нашими ребятами мы поехали на УАЗе и наткнулись на мину. Все втроём были контужены, но выжили.
Насиловали, грабили своих
— На ваш взгляд, почему долг превыше страха смерти?
— Помните, в 2022 году многие говорили, что «оно того не стоит», что всё это «неправильно»? А я видел то, как наш противник относится к своему же населению. Хотя, наверное, правильнее будет сказать уже к нашему населению. Очень жестоко. Я видел, как они издевались над пленными, а потом над их телами. Мирных людей насиловали, избивали, грабили их дома. Когда ты видел весь этот ужас, который враг творит своими руками и нанимая грязных наёмников, ещё более жестоких, очень тяжело оставаться в стороне. Иногда меня спрашивают: «Сколько противников ты уничтожил своими руками?» На этот глупый вопрос я отвечаю: «Спасённых жизней гораздо больше». Даже сейчас, когда я уже больше года нахожусь дома, мне иногда всё это снится и хочется уехать туда снова. Думаю, что поеду, как только поправлю своё здоровье.
— Каждого бойца я спрашиваю о том, удавалось ли ему пообщаться с местным населением и как настроены люди по отношению к нашим военнослужащим.
— В самом начале, когда мы зашли в город Попасная своими подразделениями, на их стороне началась первая волна мобилизации. Поэтому город защищали местные мобилизованные мужчины. Штурм дался нам очень тяжело. Люди встречали нас в штыки, пакостили: то боекомплект наш подожгут, то технику.
Соледар же защищали бойцы с Западной Украины и наёмники из других стран. При виде нашего подразделения они давали дёру и, убегая, очень грязно поступали с мирными людьми. Этот город мы взяли практически за две недели, и население нас встречало с радостью. О России отзывались очень тепло. Что говорить, если мы при виде надписи «Люди» старались не работать по объекту в надежде, что спасём и заберём оттуда мирных, в то время как наши оппоненты, напротив, били по обычным гражданским автобусам. Им было плевать. В общем, большая часть Западной Украины — это люди очень неправильно настроенные, коварные, глупые и жестокие.
— Как этот настрой проявлялся у мирных?
— Однажды мы заехали в одну из деревень. Почти каждый день к нам прилетали снаряды, причём так точно, будто враг знает, где мы находимся. Куда заходили на ночлег, туда прилёт. Один из командиров сказал проверить дом местной бабушки, которая отказалась от эвакуации. На вид ей было лет 80, если не больше. Ну, наши и зашли к ней в гости. А там - четыре телефона, два ноутбука, установленная связь с ВСУшниками. Бабулька та передавала им наши координаты. Пришлось нам её принудительно эвакуировать. Конечно, она была не в восторге.
— Удавалось ли наладить диалог с такими людьми?
— Да. Мы прекрасно понимали, почему они так поступают. В основном мстят за своих родных, кого уже нет. Мы объясняли людям, что пришли с другими намерениями. «Посмотрите, как они (ВСУ) к вам относятся. Просто бросили всех и убежали». Когда наши бойцы заходили на освобождённые территории, видели множество изуродованных тел мирных людей. После наших разговоров люди быстро меняли своё мнение.
На пленных им плевать, в том числе своих
— Доводилось ли вам освобождать из плена своих товарищей?
— Это было в первую неделю спецоперации. Противники взяли в плен нашего бойца, распяли его на столбе, привязав проволокой за руки. Наутро наши подразделения начали выходить на командиров, просили дать добро на штурм. К сожалению, поняв, что мы наступаем, противники расстреляли пленного. Но прежде поиздевались и избили его, уже раненного.
— Видя всё это, как наши ведут себя по отношению к пленным?
— Не так, как они. Конечно, как только сдался в плен, может получить в бубен. Это нормально. Дальше, после эвакуации мы передаём его военной полиции. У нас нет желания и понятия издеваться. Наша основная задача - открыть им глаза на происходящее. Чтобы они увидели те же отстроенные заново города и дороги на освобождённых территориях. Кстати, с тех пор, как они вышли из состава Советского Союза, у них как будто время остановилось. Больше того, они сами же угробили всю свою промышленность. Мы же создаём рабочие места, всячески помогаем населению выплатами. Многие из противников в итоге понимают всё со слезами на глазах. Осознают, что это была большая ошибка с их стороны.
Врагу абсолютно плевать не только на своих мирных, но и на бойцов. Наших пленных ребят они убивают, не думая о возможности обмена. Их тела я до сих пор не могу найти. Вы посмотрите, сколько тел мы им возвращаем и сколько тел возвращают нам они. По моим данным, с их стороны мы приняли всего около 50. И отношение к погибшим у них совсем другое, они могут изрезать тела до неузнаваемости. Мы же стараемся забрать труп врага, чтобы в дальнейшем его обменять. У родных должна быть возможность по-человечески похоронить погибшего. Я наблюдал, как один из наших ребят, верующий человек, стоял над телами противников и говорил: «Нам бы с вами вместе да против другого противника. Не туда вы пошли, парни». Многие говорят, мол, украинцы и русские - это братские народы. Но это не так. Мы единый народ с одной историей и кровью. Языки, говорят, разные. И что? У бурят тоже разные диалекты.
— К бурятам наш противник проявляет особую жестокость, судя по рассказам пленных.
— Да, не только к бурятам, в целом к людям с азиатской внешностью. Настолько, что мы понимали: если попадаешь в плен, лучше погибнуть от своей гранаты. Потому что точно будут издеваться, выпытывать информацию, а в конечном итоге убьют.
«Давай, пока тишина, сходи помолись»
— Говорят, на войне атеисты обретают веру. Это правда?
— Да. Я как буддист молюсь каждое утро. И на фронте я каждое утро заваривал свежий чай, выползал из блиндажа на корточках и молился. Ребята спрашивали: «Что ты делаешь?» Я отвечал: «За вас, дураков, молюсь, чтоб живыми домой вернулись!» А потом, через несколько дней, они сами просили: «Давай, пока тишина, сходи помолись» (смеётся).
— Ребята из вашего подразделения откуда родом?
— Знаете, у каждого из нас были позывные. Есть те, кто мне жизнь спас, а я даже имён их не помню. Да и нам было неважно, кто откуда. Главное, что он рядом с тобой. Кстати, один боец, который шёл со мной на штурм, родом из Луганска. А его родной брат служит в ВСУ. Сначала, конечно, я настороженно к нему относился. Но вскоре понял: наш человек. Моё личное понимание таково: те, кто сейчас держит оружие в руках и стоит на стороне нашего противника, преследуют одну цель - территория. Нашей же задачей являются люди.
— Когда началась спецоперация, многие уехали из России. Кто-то потерял друзей и даже поссорился с родными. Среди ваших знакомых есть те, с кем вам пришлось порвать отношения?
— Нет. Знаете, это как в детстве, когда сначала ты встаёшь на защиту друга, потом - на защиту своей улицы, затем - района. А сейчас мы встаём на защиту своей страны. Есть у меня знакомые, покинувшие страну, чтобы уберечь себя. Но я их не осуждаю. Каждому своё. Время рассудит. Я надеюсь, нашим детям не придётся проходить через то, через что мы проходим сейчас. Но подготовить их к этому мы обязаны.
«Заберите мирных. А я не сдамся!»
— Какая из боевых задач особенно запомнилась вам и почему?
— Однажды я получил задание отработать танком по одной пятиэтажке. Но на первой позиции понял, что не достаю до него, потому что дом находился в низине, а между нами был выступ. Я сменил позицию, но снова не мог достать. Наконец уже с третьей точки через прицел я мог видеть каждое окно. Первым выстрелом попал в правый угол здания, тогда по рации меня скорректировали, сказали стрелять в левую часть. Я повернул ствол и увидел в одном из окон на третьем этаже бойца ВСУ. Он держал в руках какую-то доску, кажется, дверцу от тумбочки. На ней было написано «Люди». Он понимал, что я могу убить его, но упорно стоял у окна.
У меня был выбор - стрелять или нет. Тогда я поднял ствол и выстрелил в сторону крыши. А потом сообщил командиру, что не стану вести стрельбу, потому что там мирное население. Он приказал работать и не верить противнику. Не знаю, почему, но я поверил. Наверное, это была интуиция. После этого командир приказал мне идти к дому пешком, потому что я ослушался его.
Через час мы с другими бойцами были в здании и распределились по этажам. Я пошёл на третий, как раз туда, где видел противника с табличкой. Везде было чисто. Мы начали подходить к последней комнате третьего этажа и крикнули туда: «Есть мирные?» В ответ кто-то крикнул: «Мирных нет, но я в плен не сдамся!» Я начал орать на него, мол, не дури, сдавайся. Но он ни в какую. Тогда я просунул дуло автомата в дверной проём и заглянул. Боец сидел, опершись на стену, автомат держал дулом вверх. Рядом с ним была большая лужа крови. Я пообещал ему жизнь и помощь. Но он ответил: «Пожалуйста, заберите мирных. Я отбил их у наёмников. В подвале закрыл. Там дети есть». А сам в эту же секунду застрелился.
— Сколько мирных было в подвале?
— Много. Я даже смотреть не стал, не мог. Там действительно были женщины, старики и дети. Как потом парни сказали, 12–13 детей.
— Как вы оцениваете поступок бойца?
— Когда меня спрашивают, стоит ли уважать нашего оппонента, я рассказываю эту историю. Он был достойным воином своей страны, до последнего защищавшим своих людей. Но, к сожалению, ему пришлось защищать их не от нас, а от наёмников. Я рад, что интуиция меня не подвела. Иначе потом я не смог бы жить с таким грузом.
— Сегодня много разговоров об осужденных, которые уходят на СВО. Некоторые расценивают это негативно, мол, «СВО - это вам не прачечная». Как вы к этому относитесь?
— В моём подразделении достаточно много было ребят, которые пришли из мест лишения свободы. И я вместе с ними бок о бок работал. Они были у меня в подчинении. Я никогда даже не спрашивал, кто за что отбывал. Конечно, тяжело осознавать, что с тобой работает человек, совершивший какое-то дикое преступление. Но в наших подразделениях таких не было: педофилов, насильников, маньяков. Это было табу. Но если человек оступился, а потом сделал для себя выбор защищать Родину, то для нас неважно, что он совершил. Он рискует своей жизнью. Он на пути исправления. Надеюсь, что, вернувшись домой, они поняли цель своей жизни. Но также я могу понять и родных тех, против кого они совершили преступление. И могу поставить себя на их место. Я бы никогда не простил. Всегда считал бы, что этого мало.
