Известный скульптор из Бурятии Даши Намдаков дал интервью порталу "Ирсити" в честь открытия вытставки «Другое измерение», в котором рассказал о своем восприятии искусства, городах и своих работах.
– Как вы чувствуете и оцениваете искусство?
– Когда я смотрю на произведение, мой основной критерий для его оценки – верю или нет? Это очень значимо для меня. Мне неважно, образованный ли человек, попал он в цвет или нет, правильно ли нарисовал пропорции. Когда я вижу, что всё вроде бы очень хорошо сделано, но ощущаю, что это ненастоящая суть художника, и он просто придумал эту историю, мне становится неинтересно.
В новой коллекции, которая здесь выставлена, я не пытаюсь заигрывать: в работах я такой, какой есть, человек восточный, с русским образованием, отражением Италии и Англии. Разнообразные среда, еда, воздух сплетаются, перевариваются и выливаются в произведение. Это взаимодействие впечатлений. Каждое творение должно быть частью тебя, в ином случае оно нечестное.
– Какой общий замысел или история связывает ваши работы?
– Я никогда не ставил себе задачу сделать их коллекцией, это получилось само. Новые скульптуры просто происходили: одна, вторая, третья, они были друг от друга независимы, самостоятельны.
Их предыстория такова: когда я однажды оказался на мысе Хобой, то почувствовал внутри пульсацию и понял, что здесь я должен появиться. В Хужире на следующее утро я просто нарисовал эскиз на салфетке, который потом воплотился в реальность. Так появилась скульптура «Хранитель Байкала».
Полтора года назад, когда она была закончена и отдана на литьё, я улетел в свою лондонскую мастерскую и меня «понесло» со страшной силой. Я два месяца не общался с миром, выключил телефон, и эти работы из новой коллекции просто вылились. Я не понимал, что происходит, никогда в моей жизни такого не было. Поскольку я очень внимателен к вещам, то осознал, что всё не просто так. В эти 2 месяца я никуда не ездил, ни с кем не общался и только работал. Когда возвращался домой, то вновь брал в руки лист бумаги, и рождались новые идеи.
Позже, пообщавшись с духовным учителем, я узнал, что это произошло из-затого, что я сделал богоугодное дело – создал скульптуру «Хранитель Байкала» – и в ответ получили вот такой подарок в виде невероятной энергии.
– Чем вас привлёк город, в котором сейчас живёте – Лондон? Хочется ли его сменить на другой?
– Представители одной лондонской галереи пригласили меня, дали визу Exceptional Talent (исключительный талант – ред.) и предоставили все условия для работы, поставили мои монументы в Лондоне. Для меня это была возможность путешествовать, впитывать другую культуру, каждое место даёт нам что-то. Я не загадываю, как сложится дальше.
Частенько заговариваю с семьёй о том, чтобы прекратить путешествовать. Если бы я вернулся, то в деревню, в которой я родился – Укурик, туда меня тянет. По сути своей, я не городской человек, но и мои рассуждения про возвращение в деревню – это нереальность, я уже не смогу там жить, это больше ностальгия. Я привык к большим городам, большим пространствам, несмотря на тягу к родине.
– Есть среди ваших работ те, с которыми вы не расстаётесь и оставляете их для себя?
– Есть такие. У меня есть семейный фонд, в котором они хранятся. Чтобы работы не простаивали, я договариваюсь с музеями, чтобы они забрали их к себе лет на 10: там уже видно будет, что с ними делать. Есть коллекции, которые не продаются, а просто ездят по выставкам. С нашей стороны нет никаких финансовых условий – главное, чтобы людям было интересно. Мы отдаём скульптуры музеям, а они занимаются показами, передвижениями, отвечают за сохранность.
Дома и в мастерской я не держу работы, потому что они меня тормозят, хочется жить новыми произведениями. У меня в мастерской нет ничего – голые белые стены, абсолютная чистота.
Любая работа, которая произошла, – это уже прошлое, пережитое. Когда она невольно стоит под боком, то начинает взаимодействовать с тобой, не отпускает. Как будто часть тела немеет – не можешь двигаться дальше.
– Если работы – часть пережитого, то они, вероятно, наполнены живой энергетикой. Способны ли ваши скульптуры как-либо влиять на людей и их судьбы?
– Я ни в коем случае не вкладываю в них идею, которая способна повлиять на людей. Но у любого произведения должна быть энергия. Не у всех работ и художников она есть. Говорить, что в моих она есть, – глупо и некрасиво. Но в искусстве должна быть сила, иначе какой в нём смысл?
– Были ли в вашей жизни люди, которые просили научить вас делать работы также, как и вы?
– Это часто происходит, но у меня с этим сложно – я не имею педагогических способностей. Также я искренне считаю, прежде чем чему-то учить, нужно и самому научиться. Я думаю, что всё интересное впереди, может, я к основным знаниям, к которым стремлюсь, только-только подхожу.
Но я частенько приглашаю молодых ребят, особенно с Красноярского института, где я учился, на монументальные проекты, которые делаю. Назовут ли они меня когда-то своим учителем? Не знаю, я не ставлю такой задачи.
– А кто был вашим учителем?
– Раньше, когда я отвечал на вопрос о педагогах, то перечислял разные фамилии. Но потом понял, что был неправ, потому что мой учитель – это отец. Он создал среду, в которой мы, все восемь детей, выросли. Мы все рисуем, двое из нас имеют художественное образование, хотя стремились к нему все. Я считаю, что двое – сестра и брат – однозначно сильнее меня, просто так сложилось, что я младший, и мне помогли подняться.
Отец ткал ковры, вырезал из дерева, учил нас чеканке, также он занимался буддийской живописью – писал для буддийских храмов и каждому из нас давал возможность поучаствовать в этом процессе, кусочек закрасить. Он говорил, это богоугодное дело.
– Есть ли среди ваших работ произведение, которое вы любите больше всего?
– У художника не должно быть любимой и нелюбимой работы. Я лью бронзу – вечный материал. Я несу ответственность за свои работы, поскольку эти произведения, если их не плавить, насильно не уничтожать, могут простоять тысячи лет. Если ты берёшь ответственность сделать – люби, если не любишь – не отливай. У каждого мастера есть шанс, после того, как вылепил, не отливать. У меня были моменты, когда я не отливал свои скульптуры.
