В хошуне Западный Узумчин Шилингольского аймака Внутренней Монголии продолжилась череда традиционных зимних игр. 9 января там состоялся “Верблюжий надом” (наадом или наадан, монг. “игра”, “праздник”). Программа дня включила в себя скачки на верблюдах на дистанции 10 км, состязания объездчиков, специальный “конкурс красоты” среди верблюдов, а также тематическую викторину.
Ажиотаж в хошуне стоит с 7 января. “Снежный надом” буквально взрывает зимнюю степь. Конные скачки, состязания табунщиков, концерты – у восточных монголов умеют встретить морозы так, что становится жарко. На север КНР в эти дни тянутся туристы из южных провинций, Кореи, Японии и западных стран. Зимние праздники в АРВМ удачно попадают на период, когда еще не завершились рождественные каникулы, но масштабные этнические фестивали ждут лунного Нового года, весны и лета. Желающие приобщиться одним разом к природе снежной степи и кочевнической романтике практически не имеют альтернативы Внутренней Монголии. Только здесь можно одновременно ощутить и размах празднества, и обаяние уходящего традиционного быта, и всё это – на фоне степи, мороза и снега.
“Снежные надомы” поддерживают местный малый бизнес - а с учетом трудолюбиво созидаемого китайскими информагентствами паблисити – в перспективе могут приносить ощутимую пользу местной экономике в целом. Фотографии традиционных зимних игр монголов, орочонов и других народов Внутренней Монголии разлетаются по социальным сетям как горячие пирожки.
С наступлением холодов туристический поток тут “не замерзает”, а даже оживляется к череде праздников. Богатые южане с удовольствием щупают снег и снимают всаднические лавы, почти не изменившиеся со средних веков. Что еще более радует прихотливого туриста с айфоном в руке, так это осознание того факта, что он снимает не костюмированную постановку, а в общем-то вполне себе живую традицию. Люди здесь всё ещё говорят на родном языке, всё ещё носят традиционную одежду, седлают коней традиционными седлами и т.д. Здесь человек, не лишенный некоторого воображения, может ощутить то, что называют дыханием истории.
Между прочим, название хошуна Узумчин происходит от одноименного восточномонгольского племени. Что означает этот этноним, не вполне понятно, но на народном уровне его иногда связывают со словом узум или узэм “изюм”, или “виноград”. Где-то неподалеку от узумчинов на исходе Средних веков располагалась страна, оставившая в легендах бурят мотив винограда, в котором будто бы вязли конские копыта.
В народе с пребыванием на этой загадочной земле связывают знаменитую песню “Наян нава”. В самой песне нет ни слова о винограде, а название страны звучит в строчке “Байдан Ёго” (в легендах страну называют Ёго-орон), но с узумчинами бурятский фольклор объединяет еще одна легенда. В сюжете бурятских летописей о возвращении на родину предков рассказывается, что отбившись от погони и придя на территорию современного Забайкалья группа бурят во главе с Дай-хун-тайджи и Бальжин-хатан поселилась на развалинах средневекового города Хуандай (совр. Кондуй в Забайкальском крае), заново отстроив в нем часть зданий. Аналогичная легенда бытует и у узумчинов, только фигурирует в ней другой заброшенный город. Вряд ли эти совпадения случайны.
Как бы не были близки узумчины и буряты 400 лет тому назад, но сегодня образ жизни последних все дальше уходит от урги табунщика, войлочной юрты и дэгэла. Сегодня бурят скорее поедет к узумчинам приобщаться к традициям, крепко вцепившись в айфон, нежели сам поскачет на верблюде в январский мороз. Пройдя через изъятие земли при Николае II, кровопролитную гражданскую войну, этнические чистки, антирелигиозную кампанию, раскулачивание в 1920-х и репрессии в 1930-х, буряты извернулись в падении и встали на ноги. Не без потерь и тоски по утерянному, конечно.
Что еще связывает бурят с этими землями, так это поразительная эпопея бурятского генерала Ринчин-Доржи Очирова в 1930-40-х. Сегодня уже мало кто помнит, но помимо шэнэхэнской группы, существовала немаленькая община бурят в аймаке Шилингол, куда входят и узумчинские хошуны. Шилингольские буряты не были так вовлечены в японско-маньчжурскую политику, как шэнэхэнские, но с началом гражданской войны в Китае, оказались на переднем крае борьбы Гоминдана с набирающей силой Компартией Китая. Чан Кай-ши возлагал большие надежды на монголов этих мест, а к бурятам его генштаб присматривался как к имеющим опыт европейской военной школы офицерам. Лидер бурятской общины в Шилинголе Ринчин-Доржи (или Эренчин-Доржи) Очиров получил от Гоминдана генеральское звание и командование силами республиканцев в регионе. Почти всё мужское бурятское население в аймаке было поставлено под ружье и отряды Очирова долгое время совершали дерзкие налеты на военные объекты маоистов. В конце концов на охоту за пятисотенным бурятским полком были выделены три дивизии и отдельный пехотный полк. В неравной борьбе маленькая бурятская армия Очирова была разбита, а сама община с той поры перестала существовать, но легенды о “гоминдановском буряте” шепотом продолжали передаваться все годы Советской власти и дожили до наших дней.
Не все монголы были кочевниками, и не все кочевники были таковыми на протяжении своей истории, но в общем и целом образ всадника, пасущего табуны и отары, устоялся в общественном сознании, как символ традиционного образа жизни. Для бурят этот образ с каждым днем становится всё более расплывчатым в романтической дымке народных представлений об истории. Сегодня буряты посещают зимние празднества во Внутренней Монголии, как крепкие пары приходят на места своих первых свиданий. Сердца трогает сладкая боль, а в мыслях проносятся мгновения былого счастья.
