Последний день царицы Алтая
Конопляный дым, шедший из бронзовой курильницы, наполнял ее легкие, кружил голову, путал мысли, и в этой путанице боль как тугой канат расплеталась на нитки, нитки рвались и терялись в круговерти. Она еще раз жадно вдохнула и запрокинула голову, будто пытаясь заставить дым пройти глубже в легкие, заполнить все тело. Посидев так несколько мгновений, она обвела взглядом жилище. Бревна стен и развешанные по ним ковры почти скрывались в дыму, но в одном месте солнечный лучик взрезал сумрак клинком, по которому струились затейливые узоры.
Она засмотрелась на игру дыма в луче и ей невыносимо захотелось наружу. Нашарив левой рукой длинный ремень, специально протянутый к ее ложу, она дернула за него. Снаружи раздалось звякание и несколько тягостных мгновений ничего не было слышно. А потом в сруб вошел молодой воин и вопросительно посмотрел на нее. Она видела, что парень боится ее и обычно это забавляло, но сейчас ей хотелось, чтобы тот подошел ближе... Почувствовав, что мысли завиваются как конопляный дым и она вот-вот забудет, зачем тратила столько сил, она торопливо сказала: «хочу на солнце». Парень кивнул и попятился к выходу.
Солнце шло к невысоким горам на западе. Дочь вождя пыталась впитать в себя его свет, его призрачное тепло первого месяца весны. Истощенное истерзанное болью тело уже не могло втягивать в себя силы природы, но гаснущее сознание радовалось свету, свежему воздуху, чему-то еще, чем делилась земля Алтая и Тэнгри вверху.
С этой весны она должна была считать себя 25-летней, но ей не хотелось вспоминать о том, что она уйдет стареющей девицей, половину жизни промучавшейся болезнью костей. Ей хотелось вспоминать о сыне вождя кэргунов, однажды приехавшем к ним на Алтай со своим отцом. В тот день родители велели ей надеть праздничный наряд и она послушно стояла в нем, когда кэргунские гости въезжали в поселок. Они были важны для ее народа, впрочем, это была взаимная нужда двух народов друг в друге. Для людей гор наступали тяжелые времена.
Весь день она украдкой любовалась кэргунским мальчиком и удивлялась тому, что в этом народе столь прекрасные лица принято мазать сажей в знак доблести. Сын вождя еще не заслужил черных полос на лице и она запомнила его черты в мельчайших подробностях. Ей были не интересны длинные разговоры вождей, она наблюдала за своим сверстником, а тот смешно хмурил брови и создавал важный понимающий вид. Хотя, наверное, он и вправду многое понимал. Она уловила, что его старший брат был убит степняками. Ее родственники издали вздох изумления, услышав описание боя: всадник с востока на всем скаку ударил сына кэргунского вождя железным ножом, длина клинка которого превышала два локтя. Горцы не умели ковать прочные клинки такой длины.
Мы многого не умели, – поняла она позже. – Мы украшали искусной резьбой щиты наших воинов, но не умели воевать без щитов, чтобы освободить руки для лука и стрел. Наши кони были так изящны и быстры, но перед боем мы слезали с коней и строились пешими, выставив щиты перед собой. А орды степняков, приходившие с юга, стреляли из луков с коней, потом научились колоть копьями и рубить прямо с коней своими странными длинными ножами. Горцы презирали их и выкривали им обвинения в трусости. Храбрецы выходили из строя и стучали чеканами по щитам, вызывая на пеший бой. Степняки смеялись и новая волна их конных стрелков осыпала горцев стрелами.
Горцы были тяжелы со своими щитами. Степняки же презирали щиты и как-то обучали своих коней скакать, резко виляя в стороны так, что одиночные стрелы пролетали мимо. Привычный мир горцев Саян и Алтая грозил рухнуть, стоит только восточным кочевникам прекратить грызню между собой и двинуться на север. Жители гор понимали это и пытались объединяться, но получалось это не быстро. От огромного внутреннего моря на востоке до Эрдэса на западе горцы говорили на пяти разных языках. Большие народы на южных склонах вели себя надменно перед лесными жителями севера, а те считали южан неженками.
К востоку от Хэма, по рассказам кэргунов, жили племена, которые тоже не пользовались щитами и при этом не умели сражаться верхом. Они тоже приезжали на битву на конях и спешивались для боя. Они строились не рядами, как алтайцы, а клиньями. Впереди вставали их вожди, клин бежал в атаку, а вожди, вращая копьями, отбивали стрелы. Воинственные кэргуны считали их дикими людоедами и предпочитали с ними не связываться. Эти рассказы выглядели сказками, но все знали, что в те края не ходят ни кэргуны, ни степняки. Как-то один из вождей Алтая в сердцах сказал, что соединить всех северян можно только одним разом убив всех вождей всех племен и поставив над ними одного царя. Но как долго продержался бы такой союз?
Она была дочерью вождя и ей пришлось узнать много такого, что женщинам узнавать не интересно. Женщинам интересны мужчины, семья, дети, а у нее не было ничего из этого. Кэргунские сваты выбрали другую знатную девушку, и она понимала, почему. Они как-то сумели разглядеть ее слишком узкие бедра, неровную походку, учуяли болезнь костей, мучавшую с тех пор как она в детстве поранила ногу.
Ее народ состоял из большеносых харьи и круглолицых сойо, и старики последних говорили иногда, что предки харьи пришли на Алтай из мест, где тепло и сухо, потому потомки их слабы в суровых горах. Одна и та же рана на ноге у харьи и сойо заживала по разному. В морозные зимы выживало больше детей у сойо.
Дочь вождя была чистокровной носатой харьи и после всех мучений юных лет теперь умирала от страшных болей в груди. Ее правая рука давно не действовала, сил ходить не было. Несколько месяцев назад она вдобавок упала с коня, и те раны до сих пор не зажили. В теле уже не оставалось силы бороться с ушибами. Но народ ценил ее за острый ум и все последние месяцы с ней были ее люди. Она знала, что ее похоронят достойно. У нее будет свой высокий курган, сруб под ним, и верный человек уйдет вместе с ней охранять ее покой.
Солнце коснулось горного пика. Она закрыла глаза. Алтай готовился встречать ночь.
Жители гор Алтая и Саян в предхуннское время
Исследования мумии «укокской принцессы» показали, что в юном возрасте знатная женщина перенесла остеомиелит бедренных костей — результат тяжелого инфекционного процесса. К 20 годам она заболела раком груди. На свою последнюю зимовку на нагорье Укок она ехала с 4-й стадией рака молочной железы. Ее мучили сильные боли, организм страдал от интоксикаций. Конопляный дым из бронзовых курильниц, возможно, облегчал ее страдания. В то же время дурман усугублял проблемы восприятия и координации. Осенью ее люди не уследили за ней и она упала с коня, ударившись виском и бедром с правой стороны.
Вдыхание конопляного дыма сыграло злую шутку не только с ней. Среди населения, оставившего пазырыкскую культуру, отмечается распространенность бронзовых курильниц, а бронза, как известно, является сплавом меди и олова. В организме многих пазырыкцев обнаружено аномально высокое содержание меди, избыток которой может провоцировать такие болезни, как диабет, атеросклероз, болезнь Альцгеймера и другие нейродегенеративные нарушения. При этом концентрация меди выше у взрослых мужчин.
Традиция одурманивания конопляным дымом пришла на Алтай с древними индоевропейскими кочевниками. В рассказе этот этнический страт обозначен вымышленным термином «харья». Предки создателей пазырыкской культуры, одним из памятников которой и является курган «укокской принцессы», вероятно, говорили на двух языках и происходили из двух разных этнокультурных стихий. С запада пришли ираноязычные кочевники, которые вступили во взаимодействие с самодийскими племенами Алтая, условно обозначенными как «сойо». Это взаимодействие и породило пазырыкскую культуру.
Похожие этнокультурные процессы шли восточнее пазырыкцев, в зоне сложения тагарской культуры и культуры позднейших енисейских кыргызов. Однако там, вероятно, имел место симбиоз тюркского и самодийского населения. В рассказе племена этой территории названы термином «кыргун», являющимся аллюзией на китайскую передачу «гяньгунь» этнонима кыргыз.
К северо-востоку от условных «кэргунов», по Ангаре, в описываемый период завершался процесс складывания общности на основе древнего уральского населения с пришлыми кочевыми племенами культуры плиточных могил. Последние начали проникать в Кудинские степи, на Ольхон и в Баргузин еще за тысячу лет до н.э. К хуннскому времени эти скотоводы постепенно распространялись вниз по Ангаре и по Лене. Позднее источники будут отмечать в этих районах такие этнонимы (названия этнических общностей), как алагчин (йелочже), кури (фури), гуши таймак (гуши дамо), курыкан (гулигань). В ту пору закладывалось своеобразие скотоводческой культуры этого региона, до наших дней сохранившей множество реликтовых горно-таёжных и озерно-речных особенностей.
К 3 веку до н.э. практически все племена степей Внутренней Азии оказались затронутыми экспансией хуннов. Под удар попали и население Алтая, Саян, Енисея. Это вызвало массовые миграции на запад, изменения в этнической, языковой, культурной сферах. Иранские и близкие к ним индоевропейские языки в хуннское время исчезают на этих территориях. Начнется совершенно новая эпоха империй степных кочевников.
