2017 год, как известно, объявлен Годом экологии. И одним из поводов для этого стал юбилей первого государственного заповедника России - Баргузинского, основанного еще при монархии за два месяца до ее падения.
23 ноября 1913 года в иркутском кинотеатре «Дон-Отелло» с большим успехом прошла премьера документального фильма «Охотничья экспедиция господина Шиллингера в Центральную Азию».
Автор фильма - сам Франц Францевич Шиллингер, выдающийся деятель охраны природы России. Он участвовал в организации многих заповедников в России, в том числе в Сибири, Крыму, Средней Азии. Но первым заповедником, в организации которого принял деятельное участие Шиллингер, был именно Баргузинский.
Нисколько не умаляя выдающуюся роль Георгия Георгиевича Доппельмайера, Константина Алексеевича Забелина, Зенона Францевича Сватоша, хочется рассказать именно о Шиллингере, и именно потому, что его имя вспоминается гораздо реже, если не сказать больше – незаслуженно забыто в связи с Баргузинским заповедником.
Долгое время имя Франца Шиллингера было забыто
Приключения в России и СССР
В.И. Данилов и Ф.Р. Штильмарк назвали свою статью «Удивительные похождения и приключения Франца Шиллингера в России и СССР» и в этом нет никакого преувеличения. Могучего телосложения, импозантный и энергичный, он в принципе не мог сидеть без работы. Создатель многих заповедников, автор многочисленных книг и статей, проектов и научных отчетов, фотограф, кинооператор, художник-таксидермист Франц Францевич оставил заметный след в деле охраны природы России. Был одним из организаторов Всероссийского общества охраны природы.
Особо надо отметить вклад Шиллингера в кинопропаганду охраны природы. Собственно говоря, с него она и началась. А первые съемки производились в Сибири, на Алтае и в Забайкалье. В 1925 году он снял один из первых советских фильмов о природе «По большому каньону в Крыму», показанный по всей стране. В том же 1925 году Шиллингер пишет «Краткие соображения об использовании кинематографа с целью пропаганды идей охраны природы».
«Посредством кинематографа возможно достичь весьма быстрых и положительных результатов в области популяризации идеи охраны природы вообще, в частности по охране уничтожаемых человеком животных и растений», – отмечает ученый.
Любопытно, что дореволюционные сибирские съемки Шиллингера были вновь выпущены на экраны в 1926 году и были в прокате, по крайней мере, до 1933 года.
Исповедь в письме
Сохранился замечательный документ – письмо Шиллингера своему коллеге известному ученому члену-корреспонденту Академии наук, академику ВАСХНИЛ Николаю Михайловичу Кулагину. Письмо это публикаторы совершенно справедливо назвали «исповедью». В нем, написанном в ноябре памятного 1937 года, Франц Францевич не только изливает «сокровенные горечи и обиды», но и подробно рассказывает о своей жизни. И мы предлагаем читателю фрагмент этого обширного письма.
«Родился я в Австрии 26 сентября 1874 года в селении Баля-Баторская, уезд Неполомицы, провинция Галиция (теперь это Польша). Мой отец в это время служил ученым лесоводом в историческом казенном лесничестве Баля-Баторская, в лесах которого когда-то польский король Стефан Баторий во время одной из своих охот заблудился и один ночевал под громадной сосной. Насколько мне известно, мой дед и прадед тоже ученые лесоводы в Австрии. По преданию род Шиллингеров берет свое начало в Англии времен крестовых походов.
Возвращаясь с одного из них, мой прародич по фамилии Шиллинг, совершенно больной, остался в Богемии, выздоровел, женился на своей спасительнице и в Англию не возвратился. Этот мой прапрадед был громадного роста, и население, спрашивая, кто он, получало ответ, что Шиллинг он, т.е. «Шиллинг эр». Таким образом, произошло изменение фамилии.
Гитлер бы меня вычеркнул
По документальным данным, известно, что мой прадед и отец были женаты на чешках, причем их жены тоже происходили из семей лесничих. Я женился на русской подданной, дочери агронома; отец жены был поляк, а мать чистокровная чешка. Мои дети – два сына и две дочери – воспитывались по-русски, и домашний язык был русским. Сколько у меня, в моей семье немецкой крови, предоставляю судить более компетентным лицам. Думается только, что Гитлер меня, наверное, вычеркнул бы из списка немцев. Ради единственного сына отец специально нанял для меня учителя гувернера, что дало мне возможность в 13-летнем возрасте окончить реальное училище в Австрии, город Строчинец, правобережная Буковина (теперь Румыния). Отец мой в то время был управляющим громадными карпатскими лесными имениями барона Александра Петрино, бывшего в то время министром земледелия Австрии. В 1887 году мои родители эмигрировали вместе со мной из Австрии в Россию, где отец устроился на службу лесокультурником в Бессарабской губернии Хотинского уезда, село Мендек, у крупного землевладельца Огашевича.
Стаж в 50 лет
Здесь же 13-летним мальчиком я поступил на службу лесным практикантом, получая за это 12 рублей месячного жалованья. Тут я принял участие в обширных лесокультурных работах по облесению Бессарабских степей. Лесопрактикантом я прослужил три года. Таким образом, у меня теперь 50-летний служебный стаж, т.к. недавно мне исполнилось 63 года. В мае 1889 года мой отец, 42 лет от роду, умер от гриппозного воспаления легких на своем посту. Имея аттестат о пройденной мной трехлетней лесокультурной практике, что является одним из условий поступления в лесной институт, я в 1890 году возвратился в Австрию и поступил студентом в лесохозяйственный институт города Агсбаха.
Наряду с лесным хозяйством в Агсбахе преподавалось и охотничье хозяйство, как вольное, так и искусственное. Имея хорошую подготовку от моего покойного отца и от двух моих дядей, братьев матери, проживающих с Агсбухом рядом, мне удалось в течение трех лет, т.е. к концу 1892 года, кончить институт на 19-м году жизни. После института я немедленно уехал обратно в Россию, куда меня влекли необъятные пространства и манило широкое поле деятельности.
Это работа Шиллингера 1907 года. При создании этого необычного арт-объекта ученый применил свои знания охотника, умение таксидермиста, мастерство колориста
Цель – Тибет
Начиная с 1908 года и вплоть до начала мировой войны в 1914 году я находился почти в беспрерывных экспедициях на Урале, в Сибири и Монголии. Здесь я должен оговориться. Дело в том, что начиная со школьной скамьи я мечтал сделаться путешественником, причем конечной целью я ставил себе Тибет. И вот для того, чтобы достигнуть заветной цели, я соответствующим образом строил свою жизнь. Я твердо шел этап за этапом, причем пришлось рискнуть своим положением, своей карьерой лесовода-охотоведа, оставить службу, так как для меня стало ясно, что мое место управляющего лесами в Тибет не заведет. Зарекомендовавшись еще лесоводом-охотоведом, а впоследствии своими удачными экскурсиями по сбору естественнонаучных материалов, я получил предложение совершить охотничью экспедицию в Саяны для ловли живьем сибирских косуль, маралов и других животных для акклиматизации в царских охотничьих заповедниках.
Кроме того, мне поручалось исследовать охотфауну и охотпромыслы Сибири. Таким образом, я стал приближаться к заветной цели, т.е., во-первых, сделаться, как говорят, присяжным путешественником-исследователем и, во-вторых, достигнуть таким путем экспедиции в Тибет. Конечно, я сознавал, что малейший промах с моей стороны или какая-нибудь неудача могли погубить все. Но мне повезло. Моя первая экспедиция в Минусинский уезд (Саяны, предгорья и степи) дала сверх ожидания хорошие результаты.
Два вагона животных
В 1909 году мною было привезено в Петербург два вагона новых животных, между прочим 14 сибирских косуль - почти все выдающиеся экземпляры. Между ними козлы в 8, 10, 12, 14 и даже 18 отростков. Это и громадные маралы произвели должный эффект, и я тотчас же получил поручение на следующие экспедиции, которые с не меньшим успехом продолжались в Сибири в 1910 и 1911 годах. Средства выдавались на эти мои экспедиции в более чем достаточном размере. Но не в этом было дело. Я стремился в Тибет – к цели моих мечтаний с юных лет, а она, я стал чувствовать, не приближалась. Нужно было решиться на героический поступок.
Война и арест
Я в конце 1911 года поехал в Вену и прочел там в «Урании» три доклада о своих сибирских экспедициях, причем в конце каждой из них высказывал свое желание ехать в Тибет. После этого я тут же получил предложение от бывших венских придворных музеев (теперь – австрийские народные музеи) предпринять для них научно-исследовательскую экспедицию в Сибирь, Монголию и Тибет. В Вене я готовился к этой экспедиции в течение 10 месяцев. Меня великолепно снабдили научным и таборным снаряжением, выдали крупную сумму наличными деньгами, и я 26 сентября 1912 года выехал через Москву и Петербург в свою новую экспедицию, конечным этапом которой был Тибет!
Перед этим в Петербурге мною был возложен венок на памятник первого русского исследователя Центральной Азии Пржевальского. Управление бывших царских охот пожелало использовать мою экспедицию для лова и доставки в Россию большой партии сибирско-монгольской и тибетской охотничьей фауны, преимущественно для акклиматизационных целей на Кавказе. Таким образом, получилась смешанная австро-русская экспедиция. Все власти на местах и пограничная охрана были извещены и получили указания всячески содействовать моей экспедиции. Мною была развита большая деятельность, и экспедиция работала с большим успехом вплоть до начала войны с Германией и Австрией. Из-за этого меня арестовали, и я просидел в Москве 72 дня, после чего оставили под надзором в России вплоть до установления советской власти. Так кончилась моя мечта попасть в Тибет.
Зоофермы на Ольхоне
За время этой экспедиции мною были обследованы преимущественно охотпромыслы во всей совокупности большей части Саян, в верховьях Енисея, вплоть до Урянхайского края (ныне – Тува), причем мною была отмечена желательность учреждения Саянского заповедника; озеро Косогол, горный хребет Мунку-Сардык, Тункинский край и белки (гольцы), местность с урочищем Синты, где был запроектирован царский охотничий заповедник, озеро Байкал, где запроектированы были на острове Ольхон и полуострове Святой Нос организация больших вольных зооферм, а по Баргузинскому побережью – заповедник на соболя.
Места эти намечались мною по особому заданию, которое впоследствии было расширено. А мне было предложено выработать проект организации охотничьего хозяйства Сибири. Зимою 1913 - 1914 годов проект этот был мною представлен совместно с проектом островного звероводства управляющему имуществ Иркутского генерал-губернаторства, который его одобрил и передал Иркутскому генерал-губернатору, с одобрением коего был отправлен в Петербург. В конце июня 1914 года меня туда вызвали и сообщили, что мои проекты, все три – охотхозяйства, звероводства и царский охотзаповедник - утверждаются.
Месяц спустя после моего вызова в Петербург началась мировая война, и я не успел поступить на предполагаемые должности. Таким образом, я не сделался царским чиновником.
Из последней сибирско-монголо-тибетской экспедиции мною были направлены крупные транспорты азиатских животных в различные охотзаповедники России. Кроме того, несколько партий зооколлекций – в венские музеи. Австрийское географическое общество избрало меня перед войной своим действительным членом. С начала войны вплоть до установления советской власти, т.е. с 1914 по 1918 год, я в Москве под надзором полиции занимался изготовлением зоологических препаратов – личным трудом совместно с моей семьей, которая тогда состояла из шести человек.
Это оригинальная объемная «картина» из настоящих чучел птиц. Франц Шиллингер – один из первых художников, который начал работать в технике таксидермистов
При Советской власти
С 1918 по 1933 год включительно я служил при Наркомпросе по линии охраны природы и заповедников. Сначала я был назначен заведующим и организатором государственных мастерских по изготовлению наглядных учебных пособий. Потом заместителем заведующего отделом охраны природы и вскоре стал заведующим этим же отделом, так как профессор В.И. Талиев отказался в мою пользу от этой должности. Еще весной 1918 года я представил Правительству через Наркомпрос проект учреждения Народного комиссариата охоты, рыболовства и охраны природы с открытием при нем соответствующего института, который мыслился мною. В Царицыне под Москвою в пандан к Петрову-Разумовскому. В результате охота оставалась при Наркомземе, рыболовство - при Высшем совете народного хозяйства, а охрана природы - при Наркомпросе. В 1918 году мною были представлены еще два проекта, а именно:
- учреждение вышеназванных мастерских – «Госманапо», которые были тут же запрещены, и я, как уже сказано, назначен директором-организатором их;
- проект запрета весенней охоты и убоя лосей.
И этот проект был утвержден и подписан Владимиром Ильичом Лениным и опубликован в «Известиях» 29 мая 1919 года. В конце этого же года я представил еще два проекта. Это: 1) необходимость учреждения Главного управления охоты (Главохоты); 2) организация байкальских государственных заповедников – зооферм. Оба эти проекта тоже были утверждены Правительством и подписаны самим тов. Лениным – первый в 1920 году, а второй – в январе 1921 года.
Что касается природы, то я работал на этом излюбленном мною поприще не покладая рук, проявляя максимум энергии и инициативы. Я был в нескольких экспедициях и поездках по заповедникам, организовывал, обследовал, оформлял границы заповедников, расширял границы существующих заповедников, консультировал и инспектировал заповедники, проводил ревизии и т.д. и т.п. Все это выполнялось мною самым аккуратным образом, так что комитет по заповедникам и главнаука Наркомпроса оставались довольны, и никогда за все эти годы я не получал ни малейшего замечания по службе и не совершил никакого политического ляпсуса.
Нападки на ученого
Дело охраны и заповедников подвергалось за первые 15 лет своего существования неоднократно нападкам со стороны несознательных элементов, я сказал бы - просто невежественных людей. Так было зимою 1921 года благодаря индифферентному отношению Троцкой к этому своему подотделу. Дошло до того, что я видел себя вынужденным обжаловать эти действия в Рабоче-крестьянскую инспекцию, в результате чего была назначена ревизия во главе с Н.Н. Подъяпольским и дело немного улучшилось. Тем не менее 5 мая 1923 года коллегия Наркомпроса по инициативе профессора Гливенко вынесла постановление о том, чтобы охрану природы и заповедники упразднить. И опять же мне одному пришлось обжаловать это постановление в соответствующие инстанции, после чего была назначена ревизия во главе с Николаем Михайловичем Федоровским всему Наркомпросу. В результате этой ревизии дело охраны природы и заповедников было опять спасено, уцелел и наш комитет. Гливенко был снят с поста заведующего главнукой, и учрежден отдел охраны природы при главнауке.
Заповедники под ударом
В начале 1931 года дело охраны природы, особенно заповедников, опять попало под удар: власти Кавказа, да и некоторых других республик, а также Наркомлес, поставили перед Совнаркомом вопрос о ликвидации всего этого дела. Специальная комиссия Рыскулова была занята рассмотрением данного вопроса. Мне почти одному пришлось защищать охрану природы, ее комитет и заповедники. Любимое и столь нужное дело уцелело, и я был счастлив.
Однако с начала 1933 года началась опять атака на охрану природы, заповедники и комитет. На сей раз борьба была очень серьезной – Совнарком, несмотря на пожелания Всесоюзного съезда охраны природы, постановил все это дело передать Наркомзему РСФСР. Протест товарища Бубнова тоже не помог, так как и он, как я имел случай убедиться, считал все это скорее вредным, чем полезным. В защите этого вопроса мне никто не помогал. В последний момент – уже во время передачи дел Наркомзему – я пошел к товарищу Смидовичу, рассказал ему о случившемся. И Петр Гермогенович сумел приостановить передачу и добиться учреждения комитета по заповедникам при ВЦИК. После смерти Смидовича 16 апреля 1935 года ВЦИК не назначил нового председателя комитета, а назначил ревизию ЦК партии всей охраны природы и заповедников. Ревизия эта длилась в течение октября, ноября и декабря 1935 года. Результат ее был довольно печален для нас, работников охраны природы и заповедников. Решено было передать заповедники Наркомзему СССР. Началась передача, вернее, подготовка к ней. Я уже не служил в комитете, так как после смерти Смидовича был уволен без предъявления каких-либо причин, точно так же я не был членом комитета, в котором состоял с 1918 по 1935 год. Следовательно, я не имел права вмешиваться и защищать это дело, как я это делал так успешно и неоднократно раньше (здесь я привел самые яркие случаи, не касаясь целого ряда более мелких).
Письмо отчаяния Сталину
Когда я убедился, что дело окончательно погибает и никто не пытается его спасти, мною было подано в отдел науки ЦК партии особое заявление, и в последний момент я в отчаянии написал письмо товарищу Сталину. Это было 20 января 1936 года. Об этом письме никто не знал. Я держал его в тайне от самых близких. Оно получилось обширное – 20 страниц большого формата на машинке. Передача была приостановлена. Комитет уцелел, заповедники не передали Наркомзему, и на их содержание были отпущены крупные суммы. При Совнаркоме учреждены Главное управление по лесоохране и лесонасаждению, а при Наркомземе СССР учреждено Главное управление охоты и звероводства.
Я неимоверно счастлив, что хотя бы косвенно причастен к этим учреждениям, и не теряю надежды, что еще буду привлечен к работе в них. По моей инициативе и проекту учреждено в 1924 году Всероссийское общество охраны природы, а в 1928 году – журнал «Охрана природы».
Подозрение в шпионаже
Увы, к работе Франц Францевич больше не привлекался, зато престарелого ученого привлекли по подозрению в шпионаже. 2 июня 1938 года приговорили к заключению в исправительно-трудовой лагерь на 8 лет. Удивительно, но даже в заключении этот честнейший человек писал на волю: «Я, конечно, ни на минуту не сомневаюсь, что моя полная невиновность в причастности к подобного рода подозрению рано или поздно выяснится и с меня будет снято это позорное подозрение».
Подозрение действительно будет снято. В 1956 году Ф.Ф. Шиллингер будет реабилитирован. Посмертно. Он умер от истощения 4 мая 1943 года в лагере Сосьва Свердловской области. Жена, Розалия Иосифовна, умерла в феврале 1942 года в Оренбургской тюрьме. Дочь отсидела весь срок – 5 лет.
Остались заповедники и книги…
