Доктор геолого-минералогических наук Очир Гэрэл свободно говорит не только на русском и монгольском языках, но и временами переходит на бурятский аларский диалект. В ее воспоминаниях о маме по-другому предстает история бурят, оказавшихся после гражданской войны в Монголии. Такие известные имена, как Лев Гумилев, Анастасия Цветаева, Юрий Рерих, звучат в этом рассказе по-домашнему тепло.
Чтоб навек не остаться угрюмым,
Чтобы стать веселей и нежней...
Чтобы пенье мое и томленье
На минуту припомнила ты,
Возвращаю тебе отраженье
Чужеземной твоей красоты...
Эти строки Лев Гумилев, сын двух великих поэтов Анны Ахаматовой и Николая Гумилева, посвятил любимой девушке Очирын Намсрайжав. Бурятской девушке, волей судьбы оказавшейся в Монголии.
- Моя мама из аларских бурят, причем с примесью польской крови. Поэтому в молодости она отличалась необычной красотой. Светлокожая, стройная, она привлекала взоры многих, - вспоминает профессор Монгольского университета науки и технологии Очир Гэрэл.
Как дочь раскулаченных аларцев Очирын Намсрайжав оказалась в Монголии? Сначала она уехала в Москву к родственникам. По дороге девочка сильно простудилась, что в Москве ей вызвали врача. Он увидел на груди у Намсрайжав буддийский оберег – гуу. Доктор хотел выбросить этот «пережиток религии», но девочка схватила оберег и спрятала. Так и хранила всю жизнь, несмотря на коммунистическое воспитание.
«Это был конец НЭПа. Мы жили в то время «по Троцкому», Сталин тогда еще не появился. И Троцкий владел умами молодежи. Мы часто видели его на площади. Тогда же всё было просто. Не было никакой охраны. Как и все люди, так называемые вожди просто ходили по улицам», – напишет позже в воспоминаниях Намсрайжав.
Учиться ее определили в Московскую опытную показательную школу имени Калинина, в которой учился племянник Ленина и сын Марии Кудашевой, жены Ромена Роллана.
«В школу приходила сестра Владимира Ильича, и мы говорили племяннику Ленина: «Витя, к тебе тетя пришла»… Был такой Григорий Наумович Войтинский, старый революционер. Его жена Мария Кузнецова очень долго сидела в царских тюрьмах, застенках, как мы сейчас говорим, и болела туберкулезом. А Войтинский был приговорен в царской России к высшей мере наказания и бежал через Сибирь в Америку. После Февральской революции он вернулся. И вот эта семья меня воспитывала, – рассказывала позже Намсрайжав. - Это были замечательные люди. Войтинский встречался с Сунь Ятсеном, есть его статьи, в старых газетах, конечно, — «Про мои встречи с Сунь Ятсеном».
Кремлевский паек
Намсрайжав опровергает стереотипы о том, что в те времена люди во власти жили сытно и богато.
«Время было голодное, мы страшно голодали, несмотря на то что получали кремлевский паек. Но это бывало один раз в месяц. Икра, немножко масла и еще что-то. А коммунисты получали по максимуму — на 310 рублей. Ну, это ведь действительно были настоящие, хорошие коммунисты. Сейчас все говорят, что коммунисты такие-сякие, но я очень благодарна тем коммунистам, которые меня вырастили, воспитали. У меня совершенно нет зависти к людям. Я работала в МИДе и имела прекрасные отношения со всеми, никогда людям не завидовала. Потому что нас учили, что завидовать людям гадко и стыдно. Такая коммунистическая мораль была. Так я и старалась жить...» - вспоминала она.
Боялись быть буржуями
«Мы страшно боялись быть буржуями. Это ужасно — быть буржуем, это самое страшное наказание. Поэтому нас учили, что нельзя шикарно одеваться, нельзя копить деньги, ничего нельзя. Только хорошо работать и быть верными. Вообще нас учили тогда скромности во всем. Боже упаси было одеть что-нибудь не то, вызывающее! – напишет она позже в воспоминаниях. - Вот так я и выросла — в архикоммунистической семье, где меня учили, что нельзя наряжаться, а надо быть деловой и работать как можно лучше».
И тем не менее портрет Намсрайжав в 1932 году в Москве написал русский художник Василий Беляев.
Из Парижа в Питер
Оказывается, в первые годы становления молодая социалистическая Монголия отправляла учиться студентов в Германию и Францию, а не только в СССР. Так в 1936 году в Ленинграде открыли специальную аспирантуру для монголов.
- Их было всего четверо: Цэндэйн Дамдинсурэн, Мэргэн гүн Гомбожав, моя мама и еще один человек. Мама в силу своего происхождения хорошо знала русский язык. Остальным приходилось учить его вместе с основами марксизма-ленинизма. При этом учившийся до этого в Париже Гомбожав на семинарах по марксизму всегда спрашивал: «А могу ли я выйти на улицу и крикнуть: долой советскую власть? Ну это ж естественно. В Париже, например, можно. А здесь можно или нет?». Мама вспоминала, что при таких вопросах одногруппники пугались и пинали Гомбожава под столом ногами, чтобы он замолчал. Преподаватель тоже был в ужасе и не мог ничего ответить. Когда начались репрессии 1937 года, любознательного Гомбожава арестовали и сослали в Сибирь, где он умер, – рассказывает Очир Гэрэл.
Знаменитые учителя
Часто монгольские аспиранты бывали в гостях у бурятского ученого Цыбена Жамцарано (Цэвэн Жамсранов), преподававшего в Ленинграде. Аспиранты подолгу занимались в библиотеке Академии наук.
- Однажды мама в каталоге библиотеки обнаружила книгу «Черная вера или шаманство у монголов и другие статьи Доржи Банзарова», изданную еще в 1891 году под редакцией самого Потанина. Конечно, наслышанные о бурятском ученом Доржи Банзарове, монгольские аспиранты решили ее переписать. Мама каждый день ходила в библиотеку, чтобы переписывать знаменитую книгу. Именно там мама познакомилась со Львом Гумилевым, – продолжает дочь нашей героини.
Из личных воспоминаний Намсрайжав
«Тогда он был молодым, красивым сероглазым юношей. Увидел меня и говорит: «Вы переписываете книгу? Я учусь на историческом факультете университета и тоже очень интересуюсь историей Монголии. Эту книгу я знаю, читал... Когда вы думаете закончить?». Я ответила: «Ну, думаю, что скоро». Он тоже каждый день приходил в библиотеку, мы с ним всегда разговаривали и прогуливались около университета», – это отрывок из личных воспоминаний Намсрайжав.
Со Львом Гумилевым она часто гуляла по университетской набережной, как-то раз даже посетили Кунсткамеру. Ходили по улицам Ленинграда, вспоминая Достоевского. Много говорили о Пушкине, так как приближалось столетие со дня его смерти. И однажды, в ноябре 1936 года, Лев Гумилев признался в любви к бурятской девушке из Монголии.
«Он мне сказал: «Вы знаете, я очень влюблен в вас...». А я была молодая, глупая и отвечала, что не знаю, можно ли это... Что мы занимаемся здесь марксизмом-ленинизмом, русским языком. Я не знала, что ему сказать. А он повторил: «Я люблю вас, Намсрайжав, и пишу поэму о вас. Посвящение к поэме пошлю вам по почте», – писала она в мемуарах.
Девушка действительно вскоре получила это «Посвящение». Гумилев прислал пакет со стихами в Дом аспирантов Академии наук. К сожалению, они не сохранились. В апреле 1938 года при аресте близких Намсрайжав всё конфисковали. В том числе «Посвящение» к поэме Льва Гумилева. Хорошо, что прекрасная память Намсрайжав сохранила из этого «Посвящения» несколько строк.
«Когда мы снова встретились, он спросил: «Вы получили?». Я ответила: «Да, получила». Он сказал: «Знаете, я пишу о вас поэму. И когда закончу, пошлю ее вам...» - вспоминала Намсрайжав.
Сама Намсрайжав знала и любила стихи его отца, поэта Николая Гумилева. Многие из них знала наизусть. Так, Гумилев, будучи в Париже в 1917 году, написал цикл стихотворений, который назывался «Синяя Звезда». И Намсрайжав очень нравилось, когда Лев Николаевич называл ее Синей Звездочкой. Но вскоре студента четвертого курса Льва Гумилева арестовали. Много лет Намсрайжав не получала о нем никаких известий. Встретились они только спустя 34 года.
30 лет спустя
«Вы знаете, он однолюб и всю жизнь любил только вас. Знали ли вы об этом? И теперь он очень рад, что с вами встретился. Он говорил матери, Анне Ахматовой, что любит одну монголку», - сказала супруга Гумилева Наталья Викторовна Намсрайжав при встрече в Москве в 1970 году.
Лев Гумилёв на прогулке с женой Натальей Викторовной. Фото: chtoby-pomnili.com
Она же рассказала, что Анна Ахматова спрашивала у сына, как зовут его любимую девушку. «Лёвушка, ну какое же это странное имя!» – восклицала знаменитая поэтесса.
«Потом Наталья Викторовна ушла, оставив нас одних, и мы поведали друг другу о том, что произошло с нами за прошедшие тридцать с лишним лет. Вспоминали наши встречи в 1936 году, и Лев Николаевич сказал:
«Вот если бы мы тогда поженились, у нас были бы дети. А так — род закончился. Род Цветаевых, Ахматовых и Гумилевых закончился. Вот если бы у нас были дети... - сожалел Лев Гумилев.
- Когда я вернулся в Ленинград, много раз пытался разыскать, найти вас, спрашивал у монголов, но они ничего не говорили о вас». Наши монголы, действительно, рассказывали, что какой-то человек всё время спрашивает обо мне. Я просила их дать ему мой почтовый адрес, но никто не удосужился это сделать, и нам не суждено было встретиться или переписываться до 1970-х годов», - вспоминала Намсрайжав.
«Софья Власьевна не разрешает»
О том, как она прожила годы войны в СССР и познакомилась с Анастасией Цветаевой и Юрием Рерихом, мы расскажем в следующем номере. После войны Очирын Намсрайжав возвратилась в Улан-Батор. Работала на государственной службе, способствовала развитию дипломатических отношений с Японией и Китаем. Сохранились письма Ю.Н. Рериха к ней и ее письма к Л.Н. Гумилеву. Письма Намсрайжав к Гумилеву хранятся в музее-квартире ученого в Санкт-Петербурге. В 1972 году она послала Льву Николаевичу частное приглашение приехать в Монголию. «Софья Власьевна не разрешит мне приехать...» – отвечал Гумилев.
Софья Власьевна означало «Советская власть». Поэтому друзья юности только переписывались. В письме Намсрайжав 28 августа 1972 года Гумилев написал:
«Я понял, что я заблудился навеки
В пустых переходах пространств и времен,
А где-то струятся родимые реки,
К которым мне путь навсегда запрещен».
Последняя встреча
«Встретились мы еще раз в Ленинграде в 1982 году. Гумилев жил тогда в коммунальной квартире на Коломенской улице. Лев Николаевич снова сожалел, что мы не поженились в 1936 году, а я слабо пыталась объяснить, что в то время нам всё равно не разрешили бы пожениться... Он подарил мне две свои фотографии. Это была наша последняя встреча. Но мы писали друг другу», – вспоминала Намсрайжав.
Лев Николаевич присылал ей свои статьи и книги с трогательными надписями. На книге «Открытие Хазарии» он написал: «В память светлой встречи в 1936 году накануне великих бед милой Намсрайжав от автора».
«Золотой зарнице Востока Намсрайжав Очир от осколка западных монголов, не забывшего доблести предков. Арслан (Лев)», – написал Гумилев на книге «Поиски вымышленного царства».
На книге «Хунны в Китае»: «Восточной звезде Намсрайжав Очир. Арслан (Лев)».
В мае 1992 года, возвращаясь из Лондона, Намсрайжав позвонила в Санкт-Петербург. Лев Николаевич был уже очень болен. Сказал: «Дни мои сочтены. Я послал Вам письмо...».
«Я очень искренно Вас любил. Знайте это, ибо я вижу конец. Ваш верный Арслан. Целую Ваши руки. Лев Гумилев», – написал он в последнем письме.
«В последних письмах ко мне Лев Николаевич всё время спрашивал, счастлива ли я в этой жизни. Писал: «Я вас любил искренно...». Теперь остались у меня его книги, написанные столь блестящим русским языком, каким мог писать только сын Николая Гумилева и Анны Ахматовой. Хотелось бы побывать в Александро-Невской лавре в Санкт-Петербурге, где покоится прах Льва Николаевича Гумилева, возжечь курения, но, к сожалению, это так же трудно для меня, как бедному мусульманину совершить хадж в Мекку...» – печалилась Намсрайжав.
